The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

времени. В феврале 1878 г. он положил конец робкому эксперименту с парламентаризмом, просуществовав всего два года, распустив (до этого весьма неэффективное) собрание и приостановив действие Конституции 1876 г. С этого момента он управлял Османской империей как необычайно активный самодержец. Не отставал от него в этом отношении и царь Николай II (1894-1917 гг.). Его монархическое самосознание не делало никаких уступок либеральным течениям: он был, пожалуй, чуть менее способным правителем, чем Абдулхамид, менее соответствовал основным тенденциям эпохи и (в последние годы жизни) все больше склонялся к причудливому обскурантизму. В Иране Насир аль-Дин-шах (1848-96 гг.) был застрелен убийцей после полувекового пребывания на троне; он не провел практически никаких реформ, но взял под контроль печально известные непокорные племена и тем самым помог удержать страну. Его сын и преемник Музаффар ад-Дин-шах (1896-1907 гг.) оказался мягким и нерешительным, став лишь игрушкой других сил при дворе; в итоге его сменил более жестокий и тираничный сын Мухаммад Али-шах (1907-9 гг.). Уникальный случай среди четырех революций - смена правителя в Иране, когда революционный процесс уже шел полным ходом. Абсолютно жесткая позиция нового шаха, закрытая для малейших компромиссов (напоминающая Фердинанда VII Испанского), значительно обострила ситуацию в стране.

В Китае эпоха могущественных самодержцев закончилась не позднее 1850 г. со смертью императора Даогуана. Все четыре последовавших за ним императора были некомпетентны или не интересовались государственными делами. После 1861 г. роль самодержца стала играть вдовствующая императрица Цыси (1835-1908 гг.), чрезвычайно энергичная женщина, умевшая искусно отстаивать интересы династии. Формально являясь своего рода узурпатором, Цыси никогда не была в такой степени защищена от нападок, как великие цинские императоры XVIII века. Она правила буквально как "власть за троном" - занавес, за которым она сидела, до сих пор выставлен в Пекине для обозрения двух слабых императоров. Ее племянник, император Гуансюй (1875-1908 гг.), находился под домашним арестом с 1898 г., когда в юности осмелился проявить симпатии к либеральным реформаторам "Ста дней"; вероятно, она отравила его незадолго до собственной смерти в 1908 г. После Цыси китайский престол стал более или менее вакантным. В 1908 г. на него был посажен ее внучатый племянник, трехлетний Пуйи, а его отец, сводный брат умершего императора, стал регентом. К моменту революции 1911 года этот князь Цюнь фактически обладал монархическими полномочиями. Он был узколобым человеком, и его агрессивно проманьчжурская политика оттолкнула от него высших китайских бюрократов.

Так, накануне соответствующих революций в России и Османской империи, а также, в меньшей степени, в Иране существовали настоящие самодержцы. В противовес этим политическим системам революционеры - и это было главное, что их объединяло, - выступили против идеи конституции. Как и в Европе, с новейшей историей которой они были хорошо знакомы, она стала центральным планом их политических программ. В Османской империи и Иране особенно высокой репутацией пользовалась бельгийская конституция 1831 г. (предусматривавшая парламентскую монархию). Республиканские силы, не удовлетворенные ничем вроде конституционной Июльской монархии во Франции или Германского рейха после 1871 г., составляли меньшинство в революционном лагере. Исключением был Китай, где после более чем двух с половиной веков маньчжурского "чужого" правления не появилось ни одного подпольного представителя коренной династии, способного предложить альтернативу Цин, а отсутствие высшего дворянства исключало другие пути восхождения к императорскому престолу. Каждая из четырех революций привела к созданию писаной конституции. Несмотря на неизбежные заимствования из западных образцов, их авторы неизменно стремились учитывать особенности своей политической культуры. Поэтому конституционализм был подлинной политической стратегией, а вовсе не беспорядочным или оппортунистическим подражанием Европе. В качестве образца была выбрана японская конституция 1889 г., во многом созданная мудрым государственным деятелем Ито Хиробуми, который, как оказалось, идеально совместил иностранные и отечественные элементы. Япония также продемонстрировала, что конституция может стать объединяющим политическим символом в формирующейся нации - не просто планом организации государственных органов, а культурным достижением, которым люди могут гордиться. Главное отличие от Западной Европы заключалось в том, что японцы не приняли в явном виде ее концепцию народного суверенитета. Каждая из новых азиатских конституционных традиций должна была определить другие источники легитимности, светские и религиозные, на которые должно опираться политическое правление.

Реформы как триггеры революции

Французской революции 1789 г. предшествовала не волна репрессий и отчуждения, а осторожные попытки, особенно со стороны министра Тюрго, открыть и модернизировать политическую систему. Это породило гипотезу, которая, похоже, подтвердилась в Советском Союзе при М.С. Горбачеве, о том, что признаки либерализации сглаживают путь к революциям, создавая спираль растущих ожиданий. В этом отношении рассматриваемые нами восточные революции отличались друг от друга. Абдулхамид II не был тираном, каким его изображала враждебная пропаганда, он продолжал многие реформы, начатые до него, такие как создание системы образования и модернизация вооруженных сил. Однако султан не проявлял готовности идти на компромисс в вопросе участия в политической жизни. В Иране накануне революции было мало признаков реформ; шах, сталкиваясь с протестами, в течение предыдущих десятилетий часто отменял те или иные меры, но никогда не допускал реальных изменений в системе. В России Николай II летом 1904 г. не столько из-за проницательности, сколько под внешним давлением объявил о некоторых незначительных реформах. Но вместо того, чтобы смягчить атмосферу волнений, этот долгожданный знак минимальных уступок стал сигналом для активизации деятельности оппозиции против самодержавия. Аналогичным образом, решение Людовика XVI о созыве Генеральных штатов дало серьезный толчок общественным дебатам.

Большим сюрпризом стал Китай, наиболее далекий от клише восточной деспотии. Вдовствующая императрица имела за рубежом репутацию, пожалуй, самого жесткого монарха среди азиатских монархов, и действительно, нигде больше жизнь оппозиционеров не была столь опасной. В 1898 году Цыси безжалостно подавила умеренное движение за реформы. Но катастрофическое поражение Боксерского восстания в 1900 г. убедило ее в необходимости пересмотреть институты китайского государства, активнее проводить модернизацию и привлекать к выработке политики высшие слои общества. В царской империи такое участие существовало с 1864 г. в виде земства - сельского органа управления на уровне губернии и уезда, призванного удовлетворять потребности местного населения в таких вопросах, как образование, здравоохранение, строительство дорог. Земства были в определенной степени независимы от государственной бюрократии и формировались (после 1865 г.) на основе выборов, в которых могли участвовать только дворяне. Крестьянство могло направлять своих представителей, но с 1890 г. они уже не избирались напрямую. Создание земств способствовало не только политизации различных слоев населения, но и их разделению на взаимно антагонистические тенденции. Там, где верх брали радикальные силы, земства в первые годы ХХ века превращались в оппозиционный форум. Однако местное самоуправление парламентского