Н. С. Хрущев. Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 2 - Никита Хрущев

Далеко не все наши сотрудники могли так разместиться. В доме нашего представителя при ООН лишних комнат не имелось, но все главные лица – члены делегации разместились там, в советском собственном здании. Представители Украины и Белоруссии находились в другом здании, на приличном расстоянии от нас. Я потом ездил к ним посмотреть: этот дом был арендован на время приезда, видимо, какая-то гостиница. Во время этой моей поездки Нью-Йорк своим величием каменных груд особого впечатления на меня все же не произвел. Ранее, будучи гостем президента США, я уже посещал Нью-Йорк, был и в ООН и помнил процедуру приема особо важных гостей. Тогда меня ввели в зал заседаний, предоставив мне кресло перед президиумом, поближе к ораторской трибуне и лицом к аудитории. Я был знаком и с этим помещением. На каждое заседание сессии ООН выбирается ее председатель, а рядом с ним всегда сидит генеральный секретарь ООН. Когда я ранее посещал ООН, им был швед Хаммаршельд[708]. Он всегда присутствовал в зале в сопровождении ряда служебных лиц. Так что я заранее знал, в какой зал еду.

Как только мы прибыли, началась закулисная деятельность по формированию органов сессии: выборы председательствующего на заседании, членов комиссий и подкомиссий. Они, согласно официальному положению, создаются временно, только на время проведения сессии. Сейчас не помню, какую кандидатуру мы выдвигали председателем, кажется, кого-то из Польши. Конечно, никаких надежд на его избрание мы не испытывали и делали это в порядке противопоставления, моральное право на что имели, но знали, что США со своими союзниками его кандидатуру не пропустят. Мы-то при голосовании всегда имели меньшинство. Запад выдвинул представителя Ирландии[709], и мы, конечно, выступили против, хотя и не знали данного человека. Потом меня проинформировали, что он работал преподавателем какого-то высшего учебного заведения. Эта кандидатура от Ирландии и получила абсолютное большинство голосов, преподаватель занял свое место. Но в комиссиях были представлены все страны, в том числе социалистические. Видимо, заранее согласовывалось количество мест для социалистических стран, капиталистических западных держав и вновь возникших, получивших независимость государств.

В самом центре зала размещалась делегация США, наша – справа от председателя, почти под трибунами журналистов и гостей. Трибуны расположены высоко, поэтому разобрать лица присутствующих невозможно. Впереди перед нами сидела испанская делегация. Ее глава – немолодой худой седой человек с приличной лысиной и сморщенным лицом, не плоским, а вытянутым вперед. Если бы у нас с Испанией были нормальные отношения, я бы сказал: «Ничего, вполне приличный человек». Но у нас тогда отношения были хуже некуда, натянутые, даже враждебные, поэтому сей человек действовал на меня отталкивающе. Перед самым отъездом я виделся с Долорес Ибаррури[710]. Я к ней относился с большим уважением и сохраняю это уважение сейчас. Она обратилась ко мне с просьбой: «Товарищ Хрущев, хорошо, если бы вы в речи или реплике, выбрав момент, заклеймили позором режим Франко в Испании». И я потом постоянно думал, как бы выступить, чтобы это не выглядело грубостью? Грубость-то будет неизбежной, но допустимой для парламентарных порядков.

Однако выпад я должен был сделать не против делегации Испании, а против ее политического режима, в пользу трудового народа Испании. И когда я сидел и клевал носом в лысину представителя Испанского государства, то вспоминал Долорес и ее задание. Что касается делегации США, то хорошо запомнил, что в ее составе были негры и среди них женщина, солидная и красивая негритянка. Тут, конечно, состоялась как бы демонстрация того, что в США все люди пользуются равными правами.

На официальное заседание я попал впервые. Я, человек старой, дореволюционной формации, читал в свое время отчеты о заседаниях Государственной думы и о том, как бурно они проходили, вплоть до удаления делегатов из зала. Чаще других удаляли с заседания членов фракции большевиков, наказывая их порою даже исключением из нескольких заседаний. Теперь я впервые попал в место заседания представителей различных классов и от государств с разным социально-политическим строем, следовательно, и с различными пристрастиями. Их представители стояли на неодинаковых классовых позициях, поэтому обострение обстановки было доведено до предела. Каждая делегация вела себя в отношении ораторов и содержания их речей по-своему, реагируя всеми доступными средствами, которыми могла пользоваться.

Обсуждались все вопросы очень бурно. Представители тех или других государств поддерживали те предложения, которые им импонировали. Если это был представитель социалистической страны, то мы, конечно, стояли за него и вообще поддерживали все предложения, выгодные социалистическим или неприсоединившимся странам. То были не просто выступления, а сплошной азарт, ажиотаж с большим накалом страстей. Представители буржуазных стран шумели, стучали о свои пюпитры, подавали реплики, устраивали обструкцию ораторам в том месте их речей, которое считали неприемлемым. Мы стали платить им той же монетой. Я впервые в жизни побывал на таком заседании, но быстро перенял форму протеста и стал участвовать в этом, поднимая шум, стуча ногами и пр.

Очередь слушания нашего вопроса была не близкой, и мы пока участвовали в обсуждении других вопросов, брали слово для реплик, для выступлений. От Советского Союза выступал я. Возникало много интересных ситуаций. При обсуждении какого-то вопроса выступил представитель Филиппин. Мне показалось, что он молод, но европейцам очень трудно разобраться в возрасте представителей Азии. Я, например, попадал иной раз в затруднение, встречаясь с китайцами. Мне казалось, что собеседник очень молод, а потом оказывалось, что он человек, уже поживший на свете. Филиппинец выступал с речью, направленной в поддержку политики США, выставляя себя эдаким прихвостнем американского империализма. Я резко выступил против него с позиции социалистических стран. Не помню аргументации, которой я пользовался, но помню, что употребил выражение: «Мы еще вам покажем кузькину мать!» Имелся в виду «показ кузькиной матери» в вопросах экономики, культуры, демократического и социально-политического развития наших стран[711]. Тот опешил. А спустя какое-то время снова взял слово: «Выступая здесь, господин Хрущев употребил выражение, которое мне перевели. Я перелистал много словарей, но так и не смог разобраться, что это значит, какое значение имеет его выражение?» Наша делегация засмеялась. Он не первый не сумел перевести эту фразу. Когда-то американцы тоже задавали мне вопрос: «Что это такое?» И переводили буквально: «Мать Кузьмы».