Н. С. Хрущев. Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 2 - Никита Хрущев

Газарян уточнил еще кое-какие детали: филиппинец назвал «концлагерем» не Советский Союз, а восточноевропейские государства – союзников СССР. Первым отреагировал не отец, а министр иностранных дел Румынии. Он, не обращая внимания на председателя, буквально вскочил на трибуну, оттеснил оратора и гневно парировал, что сегодня обсуждается будущее колоний, а он, представитель Филиппин, оскорбил государства, ставшие членами ООН, когда его островная Филиппинская республика еще жила под протекторатом США. Боланду с трудом удалось утихомирить румына, поэтому когда отец стал демонстрировать желание занять трибуну и в свою очередь высказать, что он думает по этому поводу, председатель решил его не замечать.

Имела продолжение и история с «холуём» американского империализма (так отец обозвал филиппинского представителя). Тот запротестовал – это слово «непарламентское» и его нельзя вносить в документы ООН. Они заспорили с Хрущевым, последний попросту задавил филиппинца, и тот согласился заменить «холуя» на «лакея американского империализма». После этого удовлетворенный отец возвратился на место.

«В другой раз, – рассказывал Газарян, – с трибуны согнали уже Хрущева. Что-то в его выступлении не понравилось Макмиллану, тот произнес магическое: “В порядке ведения”, председательствующий прервал Хрущева и предоставил слово британскому премьеру. Никита Сергеевич безропотно подчинился, по мальчишески легко сбежал по ступенькам, однако на свое место не пошел, а демонстративно, но без вызова, уселся рядом со мной спиной к трибуне, которой завладел Макмиллан. Тут Хрущев обнаружил, что я понимаю по-русски, приятно удивился, мы немного поговорили, а когда Макмиллан закончил свои возражения, Хрущев вернулся на трибуну и продолжил выступление с того места, где его прервали. После этого он облюбовал мой стол и подсаживался ко мне каждый раз, когда его прерывали словами “Point of order”», – закончил рассказ Газарян.

Вот, собственно, и все. По крайней мере на сегодняшний день.

В заключение повторю слова, которые я поставил в начало: этот, в общем-то незначительный, инцидент сослужил хорошую службу нашим противникам по холодной войне. Пропагандисты объединили ботинок с предложением отца филиппинцу взять заступ и вместе навечно похоронить колониализм. В переложении знавших свое дело «специалистов» получилась хорошо запоминающаяся страшилка: разъяренный Хрущев молотит ботинком по трибуне Генеральной Ассамблеи ООН и в исступлении орет: «Мы вас похороним!»

Теперь для многих, особенно для американцев, Хрущев – тот, кто стучал ботинком в ООН. Странны превратности судьбы. Бессмысленно сегодня, по прошествии стольких лет, оправдывать, осуждать или даже объяснять. Что произошло, то произошло. Приятное и неприятное приходится принимать таким, как оно есть.

По окончании заседания члены советской делегации наперебой поздравляли отца.

Отец вспоминал на пенсии, что единственным человеком, неодобрительно отозвавшимся о его по ступке в те дни, оказался премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. Он считал, что не следовало так поступать, американцы обязательно этим воспользуются. И воспользовались, более чем успешно (Хрущев С.Н. Рождение сверхдержавы. М.: Время, 2010. С. 323–334).

Наши приятели после этого много шутили. Неру[713], встретившись со мной, заметил, что, может быть, и не следовало так поступать. Я-то понимал Неру. Он проводил политику нейтралитета, поэтому занимал промежуточную позицию между капиталистическими и социалистическими странами и хотел играть какую-то роль связующего моста, но с преобладанием личной симпатии к нашей политике по вопросам обеспечения мира во всем мире, за мирное сосуществование.

Испанец, вернувшись, занял свое место. Проявлялось столь бурное выражение эмоций, особенно при репликах, что, даже когда он садился, мы перебросились колкостями. Хотя мы и не понимали друг друга, но мимикой выражали свое недовольство. Вдруг к нам подошел полицейский, который обслуживал заседание ООН. Эта полиция подчинена генеральному секретарю ООН. Здоровый такой верзила и, конечно, американец; подошел и встал, как истукан, между нами на случай, если дело дойдет до рукопашной. Происходили случаи, когда делегаты, схватываясь, применяли рукоприкладство.

Не помню, на какой день нашего пребывания в США мы узнали, что приехала делегация Кубы, возглавляемая Фиделем Кастро[714]. Американцы отнеслись к этой делегации оскорбительно. А сделано это было так, как умеют делать в Америке. Кубинскую делегацию выселили из гостиницы. Выселил, конечно, якобы ее владелец. Вроде бы дело частное. Так что правительство не несет никакой ответственности, не вмешивается. Мне передали, что Кастро мечет гром и молнии, угрожая: если не найдет пристанище для своей делегации, то, как бывший партизан, разобьет палатку на площади ООН и будет там жить. Потом владелец какой-то гостиницы в Гарлеме[715] разместил делегацию Кубы у себя. Узнав о таком свинстве, проявленном в отношении кубинской делегации, мы возмутились. Посоветовавшись с членами нашей делегации, я предложил поехать в новую гостиницу с визитом, пожать руку Фиделю, выразить ему свое уважение и сочувствие, нет, не сочувствие, а возмущение. Он человек волевой и вряд ли нуждался в сочувствии, а понимал, что это является ответом американской реакции на политику, которую проводит кубинское революционное правительство. Это он воспринимал гордо, поэтому для него это было не унижением, а результатом его борьбы против дискриминации его страны. Я попросил нашего представителя связаться с Кастро по телефону и передать ему, что Хрущев хочет немедленно нанести ему визит. Так практиковалось, многие делегации приезжали друг к другу с визитами. Мне сказали, что Фидель благодарит за внимание, но хочет приехать сам. Он, видимо, считал, что Советский Союз – великая страна, а Куба – молодое революционное государство, поэтому он должен приехать первым, а уж потом с ответным визитом может приехать и представитель СССР. Тогда я попросил передать, что Хрущев уже выезжает, ибо считал, что именно мы первыми должны нанести визит. Это подчеркивало нашу солидарность с Кубой и возмущение дискриминацией, которая применялась к Кубе. И второе: кубинская делегация расположилась в негритянском Гарлеме, владельцем гостиницы тоже был негр. Тот факт, что кубинцы живут в Гарлеме, импонировал неграм, а прибытие Хрущева в район, населенный неграми, для нанесения визита делегации Кубы вообще носило демонстративный характер.