Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов

Ил. 159. Геройский подвиг донского казака Кузьмы Крючкова во время схватки с немецкими кавалеристами. М.: Хромо-Литография И. А. Морозова, 1914–1915. Лубок

Кузьма Крючков на своей резвой лошади, обогнав товарищей и, далеко впереди, один врезался в неприятельский отряд. Он колол пикой, рубил шашкой и топтал конем немцев. Таким образом храбрый казак Кузьма Крючков один уложил на месте одиннадцать человек врагов, а остальные были поголовно добиты подоспевшими товарищами (в этой версии никто из врагов не спасся. — В. А.). Сам же Крючков получил тринадцать легких ран». Выпущенный плакат «1‐й герой» описывал подвиг Крючкова в поэтических строках и ради рифмы увеличивал число неприятелей: «Четыре русских казака, / А немцев было тридцать два». Были и менее героические варианты этой истории: вражеских кавалеристов был «всего» 21 человек, а Крючков убил «всего» 10 немцев (ил. 159).

В геройской арифметике бросается в глаза подозрительная парность: двадцать семь немцев, двадцать семь ранений (Крючкова и лошади), четверо или трое товарищей Крючкова, четверо или трое спасшихся немцев (также обнаруживается некоторая фонетическая связь тридцати немцев и тринадцати ран), что может свидетельствовать об ограниченной фантазии штабных офицеров или редакторов печатной продукции, придумывавших все эти цифры для конструирования патриотического мифа. Последующие пересказы подвига имели некоторые расхождения: в одном случае Крючков первым нападал на немцев, в другом это русские казаки были застигнуты врасплох немцами и вынужденно приняли неравный бой, Крючков то стрелял из винтовки, то ее выбивали у него ударом сабли и пр. Удивление вызывало и то, как после удара саблей по кисти руки он успел выхватить свою шашку и продолжить бой, несмотря на то что был окружен одиннадцатью вражескими всадниками (по другой версии, получив ранение пальцев рук, он бился не шашкой, а отобранной у немцев пикой). Едва ли в реальных боевых условиях попавшему в окружение воину удалось бы выстоять против такого количества врагов. Наименее пафосная, но более вероятная версия передавала, что Крючков определенно убил лишь одного врага, но им был немецкий унтер-офицер. Оставшись без командира, немецкий отряд кавалеристов ускакал почти в полном составе. Все эти нестыковки, разночтения, числовые повторы вызывали подозрение у современников и по мере распространения скептического отношения к официальной военно-патриотической пропаганде усиливали сомнения в подлинности истории.

Даже среди казаков начали появляться альтернативные версии «подвига», того, как было на самом деле. Так, некоторые казаки считали, что превращение Крючкова в героя — чистое недоразумение, тогда как в действительности он не стремился сразиться с немцами, а пытался от них ускакать, но старая лошадь не позволила ему скрыться. И. Зырянов приводил рассказ одного штабного ординарца:

Наверное, не было ни одного периодического издания, которое бы не упомянуло подвиг Крючкова; его портрет печатался на коробках папирос, спичек, конфет, что в конечном счете стало раздражать современников. Мифотворчеству способствовал кинематограф. В январе 1915 г. вышла лента «Донской казак Козьма Крючков» в двух действиях. Первое действие называлось «За царя и родину», второе — «Один против двадцати семи». Показательно, что в журналах, где шла реклама фильма о Крючкове, параллельно рекламировался другой фильм о разбойнике XIX в. Ваське Чуркине, который из‐за несчастной любви собрал банду и залил кровью несколько губерний[2028]. Между образами Крючкова и Чуркина было много общего — они были представлены как народные богатыри-романтики. Сопоставление двух персонажей приводило к инверсии образов героя и разбойника, что соответствовало формировавшимся представлениям обывателей о ситуации в прифронтовых областях.

Перегибы патриотической пропаганды снижали доверие к официальным источникам информации и настраивали обывателей против властей. Коммерциализация образа Крючкова приводила к тому, что в народе стали поговаривать о корыстных мотивах боевого подвига героя. Так, поселянин Самарской губернии в Царицыне в конце 1914 г. в разговоре с рабочими, обсуждая газетное сообщение о подвиге Крючкова и пожалованной ему шашке и часах, сказал: «Вот так герой, у нас все за деньги»[2029]. Скептическая версия корыстных мотивов раскрутки истории Крючкова отразилась в шолоховском «Тихом Доне»: «Из этого после сделали подвиг. Крючков, любимец командира сотни, по его реляции получил Георгия. Товарищи его остались в тени. Героя отослали в штаб дивизии, где он слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петрограда и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры. Дамы ахали, дамы угощали донского казака дорогими папиросами и сладостями, а он вначале порол их тысячным матом, а после, под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о „подвиге“, сгущая краски до черноты, врал без зазрения совести, и дамы восторгались, с восхищением смотрели на рябоватое разбойницкое лицо казака-героя. Всем было хорошо и приятно».

Реальную историю схватки 30 июля 1914 г. у деревни Любово реконструировал С. Г. Нелипович[2030]. Прежде всего нужно отметить, что первым взвод немецких конных егерей в количестве 20 человек, двигавшихся по русской территории, встретил огнем 3‐й батальон 105‐го пехотного Оренбургского полка, нанеся потери и заставив врага отступить в болото у деревни Любово, где с ними столкнулся казачий разъезд из 4 человек во главе с В. Астаховым. Казаки бросились на увязших в болоте оставшихся 15 немцев, причем потери противника в том бою составили всего 2 человека убитыми: В. Астахов убил офицера, а К. Крючков конного егеря (еще двое остались в болоте). Остальные смогли уйти. Главной причиной, по которой казакам удалось выстоять против втрое превосходившего числом противника, стала своевременная помощь пехоты под командованием поручика Штейна, обстрелявшей немцев и заставившей их бросить казаков и отступить. При этом лишь двое казаков сумели самостоятельно вернуться в часть — Астахов и Иванков, — раненых Крючкова и Щеголькова пришлось доставлять в телеге. Казаков посетил в лазарете командующий 1‐й армией генерал П. К. фон Ренненкампф, ошибочно посчитавший Крючкова командиром разъезда и наградивший его первой Георгиевской медалью (медалью скорее следовало наградить Астахова, однако даже ему она не полагалась, так как п. 7 параграфа 67 Статута Георгиевского креста, упомянутый в приказе, предусматривал награждение командира взвода, отбившего противника силою не менее роты). Ошибка генерала была раздута пропагандистской машиной в миф, ставший источником скепсиса для многих свидетелей той истории. Нелипович справедливо указывает и на другие пропагандистские просчеты в деле мифологизации подвига Крючкова: «Превознося индивидуальные способности, расписывая казаков как чуть ли не части специального назначения, „мастера пропаганды“ забывали о необходимости спайки, взаимовыручки и взаимодействия на войне. Именно эти качества проявились в действиях русских солдат в бою у деревни Любово и фольварка Александрово 30 июля 1914 года, именно они нуждались в массовой пропаганде. На деле вышло противопоставление „богатырей“ и „серой массы“, которое мало помогало тылу и вредило отношениям на фронте»[2031].