Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Шефнер

Озадаченно-ошеломленный покинул я секцию мебели и направился в примерочную комнату, примыкающую к отделу одежды. Там в этот час было тихо. Я присел на диванчик и погрузился в печальные размышления. Но вскоре мое уединение нарушил Павиан Гориллович, дизайнер головных уборов. Начнем красовалась огромная меховая шапка – на манер кавказской папахи, только еще больше, пышнее и шире. По краям ее, справа и слева, приторочены два кармана, в которые можно засунуть ладони. Это усовершенствование имеет две положительные стороны: во-первых, не мерзнут руки, ибо шапка заменяет рукавицы; во-вторых, если руки засунуты в шапку, то ее никто не сорвет с вашей головы с целью похищения. Мельком взглянув на меня, Павиан Гориллович подошел к зеркалу, поднял руки, утопил ладони в шапке – и удовлетворенно улыбнулся; Но потом улыбка соскользнула с его лица, оно стало озабоченным.

– Чем это вы недовольны? – спросил я из вежливости. – Шапка – что надо! Пора хлопотать о патенте.

– Я и сам знаю, что пора. Но Афедрон Унитазович хочет, чтоб был еще один карман – внутри шапки. Для портмоне. А я опасаюсь, что это излишне осложнит конструкцию.

– Вы правы. Оттуда портмоне трудно будет извлекать.

– Ну, вы-то, говорят, без труда портмоне себе добыли, – с ядовитой ухмылкой произнес Павиан Гориллович. – Жену побоку, ИРОДа побоку – и айда в Ташкент с одноглазой директрисой гастронома… Живое портмоне, всегда к услугам… Но учтите: угрозыск не дремлет!

– Кто дал вам право клеветать на меня?! – крикнул я. – Кто тебе такой чепухи про меня наговорил?!

– Весь ИРОД об этом говорит. Глас народа!.. По отношению к жене ведете себя как зверь!

– О тебе этого не скажу, – отпарировал я, –

Произнеся этот экспромт, я покинул примерочную и направился в отдел, где работает мой хороший знакомый Нарзан Лимонадович. Это он сконструировал комбинированную электрокофеварку-крысобойку «День и ночь». Предположим, вы холостяк. В вашей однокомнатной квартире завелись крысы, а у вас – ни жены, ни кошки. И тут вам поможет «День и ночь». Днем вы используете прибор в традиционном жанре – варите в нем кофе. Вечером вы кладете его горизонтально возле крысиной норки, включаете ловительное устройство – и спокойно ложитесь в постель. Ночью вас будит зуммер. Крыса поймалась и безболезненно убита током! Вы встаете, освобождаете прибор от содержимого, включаете его вновь – и так далее. Оригинальностью замысла и четкостью работы «День и ночь» порадует многих – и тем приумножит славу ИРОДа. Я надеялся, что Нарзан Лимонадович поможет мне развеять ту клеветническую тучу, которая сгущалась над моей головой. Но, оказывается, я держал путь не к другу, а к врагу.

– Слушай, Серафим, этого я от тебя не ожидал, – забормотал он. – Ты же знаешь, я тоже от жены ушел… Но – никаких скандалов… И алименты за Жорку честно плачу… А у тебя прямо по-гадски получается… За Настей по квартире с ломом гоняешься, последнее пальто ее в скупочный пункт снес, кольцо обручальное с ее пальца содрал – и все пропиваешь с какой-то падшей кинозвездой… Опомнись, Серафим, не стань полностью гадом!

– Если и стану, далеко мне до тебя будет, падло! – гневно ответил я.

Хлопнув дверью, я вышел в коридор. Навстречу мне шагал Хамелеон Скорпионович, известный тем, что им спроектировано антипростудное зимнее пальто. Оно сплошное, разреза спереди нет; его надо надевать через голову. Его не нужно застегивать и расстегивать, вас в нем не продует. Надобность в пуговицах отпадает, что послужит снижению себестоимости. Еще недавно этот дизайнер относился ко мне весьма приязненно, а тут он вдруг при виде меня набычился и молвил укоряюще-презрительным тоном:

– Почему вы здесь? Почему вы не в больнице?

– А к чему мне больница? – удивился я. – Я здоров.

– Какой цинизм! – прошипел Хамелеон Скорпионович. – Ведь все знают, что ваша жена – в хирургической палате! Все знают, что вы, явившись к себе домой с пьяной проституткой, ударили свою супругу бутылкой по голове, а родную дочь выгнали из квартиры! Поспешите же в больницу, пока жена ваша еще жива!..

– А ты, обалдуй, поспеши в психбольницу – там твое законное место! – сухо и кратко ответил я и направился в свою секцию. Когда я под вечер шел через вестибюль, ко мне с таинственным видом подошел вахтер Памир Никотинович и тихо сказал, что «есть разговорец».

– Главное – говорите на суде, что в состоянии эффекта действовали, – зашептал он. – Тогда, может, срок поменьше дадут. Усекли?

– Какой суд? Какой срок? – усталым голосом спросил я.

– Хоть со мной то не хитрите, я ведь тоже через это дело, через ревность, отбывал… А про вас слух идет, что вы квартиру, где супруга ваша блудодействовала, подожгли… Это вам повезло, что изменница на балкон ниже этажом выпрыгнула и переломом доги отделалась… Вы доказывайте, что вы – без задуманного намерения. Усекли?

– Усек, – горестно ответил я.

Все дни той недели я провел в нервном напряжении. С того момента, когда я узнал из телефонного разговора с Юриком, что мой полет на Фемиду вполне реален и даже точный срок назначен, во мне стал нарастать страх перед неведомым. Отказаться от полета нельзя было; я не хотел, чтоб Юрик угадал во мне труса, – но лететь ой как не хотелось… У меня возникла хитренькая надежда, что в последнюю минуту Юрик позвонит мне и сообщит, что по указанию куманийского ихнего начальства мое путешествие отменяется. Я очень на это надеялся, поэтому и Насте о предполагаемом моем полете ничего не сказал – ведь если он не состоится, то на нет и суда нет. Она ведь тогда и не узнает, как я боялся этого отмененного мероприятия. Но нервозность мою Настя заметила. Она в те дни не раз пульс мой щупала и температуру замеряла. К моему сожалению, физически я был здоров. А прикинуться больным мне было невозможно, Настя сразу бы раскусила, что это не хворь, а нахальная симуляция.

Ранним утром в субботу раздался телефонный звонок. Он разбудил Настю и Татку, а меня – не разбудил. Я почти всю ночь не спал, всякие страшные домыслы кишели в моей башке. Поэтому я раньше Насти кинулся к телефону. Звонил Юрик.

– Серафимушка, я, значит, жду тебя, как мы обусловились. Не опоздай! Один наш мудрец так сказал: «Опоздавший подобен птице, ослепшей в полете». Не дремотствуй!

– Жди, буду вовремя, – голосом, хрипловатым от страха, – ответил я. Однако когда я повесил трубку и понял, что пути для отступления нет, на душе у меня стало спокойнее. Очевидно, тот запас страха, который моя трусоватая душа выделила на подготовку к этому полету, я израсходовал полностью. Поэтому, когда Настя спросила, что это за свидание назначено у меня с Юриком, я довольно спокойно объявил ей, что лечу на Фемиду, чтобы там в Храме Одиночества отдохнуть от земной суеты, и рассказал ей о своих предыдущих переговорах с Юриком по этому поводу. Не забыл я упомянуть и о том, что прогула не будет, – ведь, по закону сгущенного времени, я вернусь на Землю в час отбытия с нее. Настя встрепенулась, стала толковать о том, что я со своим неуравновешенным характером непременно нарвусь в Космосе на какую-нибудь неприятность. Потом она ударилась в слезы, а Татка немедленно подключилась к этому мероприятию. Но я был тверд, и тогда Настя успокоилась, принесла из прихожей мой рюкзак, и мы принялись укладывать в него все, что могло пригодиться в путешествии. Затем жена вручила мне двести рублей из своего НЗ – вдруг на этой Фемиде не полное запустение, и мне удастся обменять родные денежки на инопланетную валюту и отоварить их. Заодно Настя напомнила мне некоторые цифровые данные, имеющие отношение к ее фигуре, а также подтвердила, что носит обувь тридцать шестого размера. Тогда я сказал ей, что все это знаю давным-давно и ничего не выроню из памяти даже при экстремальной ситуации.