The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

удалось превратить хорошо отлаженную машину личного патронажа в устойчивый к кризисам государственный аппарат. Другой сильный президент из числа военных, Хулио Аргентино Рока в Аргентине, проявил большую дальновидность в 1880-1890-х годах, используя политические партии и выборы для повышения эффективности системы и прокладывая путь к элитарной "демократии".

В конституционных монархиях, по крайней мере в той форме, в которой они сложились около 1900 г., писаная конституция содержала некоторые положения о представительстве и полномочиях парламента, но парламент не мог сместить королевское правительство. Исполнительная власть не назначалась и не была подотчетна избранному национальному собранию. Монарх играл сравнительно активную роль и, как правило, был вынужден выступать в качестве арбитра между многочисленными неформальными группами, на которые была разделена властная элита. Подобные системы существовали, например, в Германском рейхе, в Японии (конституция которой 1889 года во многом заимствовала германскую конституцию 1871 года), в Австро-Венгрии с 1860-х годов (где парламентаризм был гораздо менее функциональным, чем в Германии, отчасти из-за этнической раздробленности подданных империи).

Системы парламентской подотчетности могут иметь монархического (как в Великобритании и Нидерландах) или республиканского (как во французской Третьей республике) главу государства. Это менее важно, чем тот факт, что исполнительная власть формируется из представителей избранного парламента и может быть смещена им. Особым вариантом был дуализм президентства и конгресса в США, но хотя президент не назначался народными представителями, его избрание (прямое или косвенное) означало, что срок его полномочий был ограничен и даже в военное время не превращался в диктатуру. Американская революция не породила Наполеонов.

Материалы со всего мира позволили политическим антропологам продемонстрировать многочисленные способы возникновения властных различий в обществе, а также то, как зарождаются и продолжают действовать политические процессы, служащие целям коллектива или отдельных его подгрупп. Сложнее установить по источникам концептуальные миры или политические "космологии" обществ, практически не имеющих письменной традиции. Сложнейшие концепции политического существуют не только в великих теоретических традициях Китая, Индии, христианской Европы и ислама. Соответственно, статичный взгляд на государственные институты должен быть заменен на более ориентированный на динамичный характер событий в политических пространствах и полях. Таким образом, под вопросом оказывается весь типологический подход, в рамках которого каждое государство должно быть отнесено к одной конкретной форме и определенной территории. В дополнение к приведенной выше четырехчастной характеристике осуществления и пределов власти можно выделить пятую категорию, охватывающую различные возможности относительно слабой институционализации: это системы верности или отношения "патрон-клиент", в которых - и здесь кроется разница с диктатурой - определенный предками князь, вождь или "большой человек" (в этой роли иногда могут выступать и женщины) обеспечивает защиту и служит фокусом символического единства сообщества. Здесь также могут быть отдельные должностные лица, но не государственная иерархия, более или менее независимая от конкретных лиц. Династический принцип и сакральность правителя менее выражены, чем в более стабильных и сложных формах монархии, и акты узурпации легче провернуть. Легитимность правителей отчасти опирается на доказанные лидерские качества, а проверки осуществления власти в основном сводятся к обсуждению и суждению относительно их послужного списка. Для такого понимания политики наследственное царствование более чуждо, чем система, предполагающая избрание или аккламацию первого человека. Политические системы такого рода существовали в начале XIX века на всех континентах, включая мир тихоокеанских островов, хотя культурные предпосылки к ним сильно различались. Они облегчали "процесс стыковки" с европейским колониализмом, и после периода фактического завоевания европейцы могли попытаться занять место первых лиц в цепи союзов.

Видение и коммуникация

Подобные типологии позволяют сделать как бы упорядоченные снимки, но тут же возникает вопрос, какие виды политического процесса они отражают. Здесь политические порядки можно отличить друг от друга еще по двум признакам. С одной стороны, каждый из них имеет основополагающее видение и представление о совокупности, которую идеологи системы, а также значительная часть людей, живущих в ней, воспринимают не просто как неравные властные структуры, а как структуру принадлежности. В XIX веке нация все чаще становилась самой крупной единицей, с которой люди могли себя идентифицировать. Но в разных условиях сохранялись и другие представления: например, идея патерналистской связи между правителем и подданными или, как в Китае, идея культурного единства великой империи. Кроме нескольких анархистов, никто не рассматривал хаос как оптимальное положение вещей; считалось, что интеграция идеального политического порядка может происходить различными путями. В XIX веке религия также определяла мировоззрение большинства людей и была сильным клеем, скрепляющим людей.

С другой стороны, реальные политические порядки демонстрировали различные формы коммуникации, и следует задаться вопросом, какие из них были доминирующими и характерными в каждом конкретном случае. Переговоры могли происходить внутри правящих аппаратов - например, между монархом и его высшими чиновниками, внутри кабинетов или неофициальных элитных кругов, таких как британские клубы или "патриотические общества" в царской империи. Но она также могла - и это становилось все более важным в XIX веке - включать двусторонние отношения между политиками и их электоратом или последователями. Короли и императоры традиционно представляли себя перед своим народом, обычно на церемониальном расстоянии, если только они не оставались невидимыми или отсутствовали, как китайские императоры примерно после 1820 г. Наполеон III, в отличие от своего более одинокого и деспотичного дяди, был в прошлом мастером обращения к народу. А Вильгельм II, который по конституции должен был мало считаться с мнением своих подданных, выступал на публичных собраниях чаще, чем любой другой монарх Гогенцоллернов.

Новинкой XIX века стало прямое обращение политиков к своим избирателям и сторонникам, стремление получить от них мандат. Этот стиль политики впервые утвердился в период президентства Томаса Джефферсона (1801-9), а затем получил широкое распространение в ходе так называемой Джексоновской революции, названной так по имени президента Эндрю Джексона (1829-37), которая заменила элитарность отцов-основателей более популистской или "народной" концепцией политики, а презрение к "фракционности" - признанием конкуренции между партиями. Количество выборных должностей росло семимильными шагами, дойдя даже до судей. Однако в Европе (за исключением Швейцарии) практика демократии оставалась гораздо более олигархической - даже в Великобритании до 1867 года. Избирательное право было более ограниченным, чем в США.

Конечно, революции порождали совершенно особые всплески народного участия. В периоды без революций всеобщая избирательная кампания - еще одно "изобретение" XIX века - становилась центром прямого общения политиков с гражданами. Пионером в этом деле стал Уильям Юарт Гладстон, который в 1879-80 гг. избирался в шотландском округе Мидлотиан. До этого момента избирательные кампании в Британии представляли собой скорее дружеские посиделки в узком кругу людей, подобные тем, что сатирически описаны в "Пиквикских книгах" Диккенса (1837 г.). Гладстон стал первым британским