Сегун - Джеймс Клавелл

Он захотел дотронуться до Марико, но не сделал этого. Вместо этого он отвернулся и посмотрел на перевал, не уверенный в том, что он увидел в ее глазах. Теперь перевал скрывала ночь. И облака. С крыши с приятным звуком капала вода.

— Что еще сказал капитан?

— Ничего интересного, Анджин-сан.

Дорога в Мисиму заняла девять дней, и каждую ночь они тайком были вместе. Сам того не желая, Ёсинака помог им. В каждой гостинице он, естественно, выбирал для всех них соседние комнаты.

— Я надеюсь, вы не будете возражать, госпожа, но так легче обеспечить безопасность, — говорил он каждый раз.

Марико соглашалась и занимала центральную комнату, Кику с Дзеко с одной стороны от нее, Блэксорн с другой. Потом, под покровом ночи, она оставляла свою служанку, Дзиммоко, и уходила к нему. Смежные комнаты, обычный гвалт, пение, пьяный галдеж других путешественников, бдительность часовых снаружи очень устраивали их. Только Дзиммоко была посвящена в их тайну.

Марико понимала, что в конце концов Дзеко, Кику и все женщины в их группе догадаются об их отношениях. Но это не беспокоило ее. Она была самураем, а они нет. Ее слово значило больше, чем их, если только она не будет поймана с поличным, и ни один самурай, даже Ёсинака, никогда не осмелится ночью открыть ее дверь без приглашения. Что касается Блэксорна, то все считали, что он делит свою постель с Дзиммоко или одной из служанок в гостинице. Это было его личное дело. Так что выдать ее могла только женщина и, если бы так случилось, ее предательница и все женщины из их группы умерли бы даже более мучительной и медленной смертью, чем она, за такое позорное предательство. Кроме того, все знали, что если бы она захотела, она могла бы послать их на смерть по своему желанию за малейшую неосторожность, реальную или мнимую, еще до того, как они достигнут Мисимы или Эдо. Марико была уверена, что Торанага не возражал бы против этого. Конечно, он бы приветствовал смерть Дзеко и, как считала Марико, в глубине души не возражал бы против смерти Кику. За две с половиной тысячи коку можно было купить много куртизанок первого класса.

Так что она не чувствовала опасности со стороны женщин. Но не со стороны Блэксорна, как бы сильно она ни любила его сейчас. Он не был японцем. Он не был с самого рождения обучен строить свои внутренние, непроницаемые для других стены, за которыми можно было бы спрятаться. Его лицо, манеры, поведение могли выдать их. Она не боялась за себя. Только за него.

— Наконец, я узнала, что такое любовь, — пробормотала она в первую ночь. И потому что она больше не сопротивлялась любовному натиску, но отдалась его неотразимости, страх за него полностью захватил ее. — Я люблю тебя, поэтому и боюсь за тебя, — шептала она, вцепившись в него, переходя на латынь, язык любовников.

— Я люблю тебя, о, как я люблю тебя.

— Я погубила тебя, моя любовь, с самого начала. Мы обречены. Я погубила тебя — это правда.

— Нет, Марико, что-то случится и все образуется.

— Мне не нужно было начинать. Это моя ошибка.

— Не беспокойся, прошу тебя. Карма есть карма.

В конце концов она сделала вид, что он ее убедил, и расслабилась в его руках. Но она была уверена, что у него есть свои собственные боги судьбы. За себя она не боялась.

Ночи были радостными. Одна другой нежнее и прекраснее. Днем ей было легко, ему тяжело. Он постоянно был насторожен, стремясь ради нее не допустить ошибок.

— Никаких ошибок не будет, — говорила она, когда они ехали рядом на лошадях, на безопасном расстоянии от остальных, притворяясь совершенно уверенными в себе после ее прегрешения в первую ночь. — Ты сильный. Ты самурай и не сделаешь никаких ошибок.

— А когда мы приедем в Эдо?

— Будь что будет. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

— Тогда почему такая печаль?

— Не печаль, госпожа. Просто это молчание наполнено болью. Я хочу кричать о своей любви с вершины горы.

Они наслаждались в своем уединении и были уверены, что их тайна еще не раскрыта.

— Что будет с ними, Дзеко-сан? — тихо спросила Кику, когда они сидели в паланкине в первый день их поездки.

— Беда, Кику-сан. Для них нет будущего. Он хорошо прячет свои чувства, но она… Ее лицо кричит о ее чувствах. Поглядите на нее! Как юная девушка! О, как она глупа!

— Но и красива, правда? Как хорошо быть такой совершенной красавицей, да?

— Да, но я очень не хотела бы, чтобы они погибли.

— Что будет делать Ёсинака, когда уличит их? — спросила Кику.

— Может быть, он и не узнает. Я молюсь о том, чтобы он не догадался. Мужчины такие глупые и недальновидные. Они могут не заметить самых простых вещей, слава Будде, будь свято его имя. Давайте помолимся о том, чтобы их не обнаружили до тех пор, пока мы не кончим своих дел в Эдо. Давайте помолимся о том, чтобы нам не нести ответственности. О, конечно! А сегодня после полудня, когда мы остановимся, найдем святые гробницы, и я зажгу десять палочек ладана, моля у богов милости. Клянусь всеми богами, я даже пожертвую Храму всех богов по три коку в год в течение десяти лет, если мы спасемся и я получу свои деньги.

— Но они так чудесно смотрятся вместе, правда? Я никогда не видела такой красивой женщины.

— Да, но она будет как растоптанная камелия, когда про нее донесут Бунтаро-сану. Их карма — это их карма, и мы ничего не можем сделать для них. Или для господина Торанаги, или даже для Оми-сана. Не плачь, дитя.

— Бедный Оми-сан.

Оми догнал их на третий день. Он остановился в их гостинице и после ужина разговаривал с Кику наедине, прося ее официально соединиться с ним навеки.

— Охотно, Оми-сан, охотно, — ответила она сразу, дав волю слезам, так как он ей очень нравился, — но мой долг по отношению к господину Торанаге, который так милостив ко мне, и к Дзеко-сан, которая воспитала меня, запрещает мне это.

— Но господин Торанага лишился всех прав на вас. Он побежден. Он конченый человек.

— Но его контракт еще действителен, Оми-сан, как бы мне ни хотелось этого. Его контракт законен и налагает обязательства. Пожалуйста, извините меня, я должна отказаться.

— Не отвечайте мне сейчас, Кику-сан. Подумайте об этом. Пожалуйста, я прошу вас. Дайте мне ответ завтра, — сказал он и ушел от нее.

Но ее ответ сквозь слезы был все тот же:

— Я не могу быть такой эгоистичной, Оми-сан. Пожалуйста, простите меня. Мой долг перед Дзеко-сан и господином Торанагой не позволяет, как бы мне этого ни хотелось. Пожалуйста, простите меня.

Он продолжал спорить. Хлынули еще более обильные слезы. Они поклялись в вечной любви, после чего она отправила его с обещанием:

— Если контракт будет аннулирован или господин Торанага умрет и я освобожусь, тогда я сделаю все, что вы хотите, я повинуюсь любому вашему приказу.