Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

доставляет отказ от искушений, столь много значивших для нее раньше и столь мало теперь. Но в этот вторник позднего мая она не склонилась ни к размышлению, ни к чтению, вместо них удалившись в личный светлый зал, чтобы начертать письмо своей дочери Маргарет, вдовствующей герцогине Бургундии.

Начальные фразы дались довольно легко. Волнения в Бургундии казались незаметно утихнувшими. Представлялось, что они распространились в знак одобрения выбора Марией в мужья и соправители Максимилиана, сына главы Священной Римской Империи. Обращаясь к этим вопросам, Сесиль выражалась так свободно и быстро, что ее писец с трудом успевал фиксировать текст на бумаге.

Но когда она начала говорить о сыне, в голосе и манере диктовать произошли резкие изменения. В несвойственном ей обычае герцогиня гремела словами, колебалась, отступала и, в итоге, сама взялась за перо. Отпустив писца, она устроилась в окрашенном лиловым свете восточного окна и заставила себя поведать Маргарет о Джордже.

То, что я собираюсь рассказать тебе, Маргарет, способно причинить боль, как ничто из написанного мною ранее, тем не менее, тебе следует об этом знать, дабы подготовиться к грядущим событиям. Тебе известно, как сильно задел Джорджа отказ твоего брата Эдварда позволить его брак с твоей падчерицей, Марией. Поведение Джорджа отличалось невоздержанностью даже в лучшие времена, но, когда до него дошли вести, что Эдвард предложил Марии в качестве будущего супруга Энтони Вудвилла...это оказалось то же самое, что вонзить клинок в гноящуюся рану.

Джордж принялся вести себя отталкивающе, насколько лишь возможно. На устроенном в Виндзоре приеме в честь рождения у Эдварда сына он настоял, дабы, прежде разносчик кубков наливал ему вино, последнее выдержали бы в роге единорога. Всем известно, рог единорога считается защитой от яда, поэтому подобное оскорбление сложно было истолковать ошибочно. Эдвард пришел в ярость. Не знаю, что между ними случилось, но Джордж после этого удалился от двора, запершись в замке Уорвик.

Именно тогда он совершил настолько опечаливающее и поразительное преступление, что никто не сумеет его оправдать. Я, конечно, имею в виду убийство Анкаретт Твинихо, дворянки, находившейся в штате жены Джорджа, Изабеллы. Не могу сказать тебе, верил ли он в истинность своих обвинений, только Господу это ведомо. Но восприятие Джорджем окружающей действительности пугающе надломилось. Хладнокровно ли он пожертвовал невинной женщиной? Убедил ли себя в отравлении Изабеллы?

Мало о чем еще я думала в прошедшем месяце, но к правде нахожусь не ближе, чем раньше. Вероятно, Джордж и сам не знает истины. Он - мой сын, плоть от плоти моей, но, несмотря на это, является для меня чужим человеком. Я не могу перестать заботиться о нем, пока память и душу сжигают мысли о ребенке, которым Джордж когда-то был. Но и простить его я тоже не могу.

Ее перо запнулось. После нескольких секунд раздумий Сесиль быстро нацарапала последние три фразы.

Я никогда не видела Эдварда таким свирепым. Даже если Анкаретт Твинихо и являлась виновной, действия Джорджа преступили закон, став оскорблением, как для короля, так и для Господа Всемогущего.

Вскоре после того, как дело Твинихо вышло на свет, был арестован человек по имени Джон Стейси, оксфордский чиновник и астроном, обвиненный в колдовстве. Под пыткой Стейси совершил признание и вовлек в процесс некоего Томаса Бардетта, занимающего в Уорвикшире определенное положение и являющегося членом личного штата Джорджа. Для суда над обоими назначили комиссию по уголовным делам, инкриминировавшую им использование черной магии с целью убийства короля. 19 мая вынесли смертный приговор. На следующий день осужденных отвели к Тибурну, где повесили. Перед смертью Бардетт заявил о своей невиновности.

Сесиль быстро и критически скользнула взглядом по только что написанному. Она прекрасно сознавала вероятность подозрения, что описанное являлось намеренно разыгранным политическим процессом, долженствующим послужить для Джорджа предупреждением, в смысле которого сложно было ошибиться. Герцогиня не сомневалась, - Бардетт вовлечен Джорджем в определенную двойную сделку, но не верила в его причастность к колдовству. Сесиль было нехорошо от мысли, что человек может погибнуть из-за не совершаемого им преступления, пусть другие его деяния такого приговора и заслуживали.

Герцогиня подняла руки к лицу и прижала подушечки пальцев к испытывающим боль глазам. Милостивая Дева Мария, как же она устала. И какая ирония заключена в том, что сыновья должны причинять ей большее горе, будучи взрослыми, нежели, чем когда они являлись детьми.

Последняя мысль была очень близка, на ее вкус, к жалости по отношению к себе. Сесиль быстро моргнула и приподняла подбородок. Потом она снова взялась за перо, написав далее.

На следующий день после казни Бардетта Эдвард уехал из Лондона в Виндзор, отбыв не раньше, чем Джордж ворвался на заседание Личного Совета в Вестминстере. С собой он привел францисканского проповедника, доктора Джона Годдарда, того самого, кто некогда провозгласил у Креста Святого Павла право на трон Гарри Ланкастера. Джордж уверил собравшихся в невиновности Бардетта и заставил Личный Совет выслушать Годдарда, зачитавшего вслух заявление, сделанное Бардеттом у подножия виселицы. В нем последний клялся в своей непричастности к совершенному преступлению, по обвинению в коем он умирал.

Мне нет необходимости объяснять тебе, Маргарет, насколько серьезны могут оказаться последствия действий Джорджа. Это не то поведение, на которое Эдвард сможет закрыть глаза. Джордж убил невинную женщину, после чего осмелился предстать, минуя разрешение брата, на заседании Личного Королевского Совета, утверждая несправедливость гибели Бардетта и называя ее политической расправой, предназначенной запугать его и принудить к молчанию. Своими поступками он бросил вызов монаршему правосудию, чего Эдвард допустить не мог. Объективно оценивая твоего брата, Эдвард продемонстрировал по отношению к Джорджу в прошедшие годы поразительное терпение. Но он уже не так выдержан, как раньше, а Джордж не вынес из совершенных ошибок никакого урока. Не представляю, что Эдвард собирается делать после возвращения из Виндзора, но, думаю, похоже, на этот раз прощения своих прегрешений Джорджу не дождаться.

Глава десятая

Йорк, июнь 1477 года