Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов

Под контролем старших офицеров действовали полузакрытые клубы для «своих», в которых работали уже проверенные девушки из приличного общества — как правило, гимназистки или медсестры. Нравы этих обществ и предоставляемые сексуальные услуги в условиях растущего сексуального раскрепощения могли обескуражить неподготовленных офицеров «старой школы». Один из них писал домой из Киева в ноябре 1915 г.: «Изредка бываю в очень милой и гостеприимной семье командира дружины; сослуживцы, среди которых имеются ребята, не любящие пропускать мимо баб, ввели меня в такие интимные кружки, нравы которых приводят даже меня, сорокалетнего старика, в немалое смущение. Так например: меня познакомили с кружком гимназисток, которые занимаются весьма почтенным делом — миньеткой. Воистину и „невинность соблюдают и капиталец приобретают“. Все они при физической девственности, говорят, достигли большого совершенства. Конечно, я, как представитель старой классической школы, ничего не могу сказать о степени прогресса в этом направлении… В этом обществе я чувствовал себя слишком незрелым, посему счел за лучшее благородно ретироваться, вызвав весьма иронические улыбки некоторых почтенных коллег и не менее почтенных девиц»[2069].

Таким образом, следует признать, что прифронтовая зона представляла собой пространство особого сексуального поведения, которое, усиленное стрессовым состоянием комбатантов, порождало у прибывавших из тыла современников ощущение массового полового безумия, полового психоза. Эта атмосфера действовала определенным образом на психически незрелых вчерашних гимназисток, поддававшихся порокам новой, взрослой, «свободной» от присмотра родителей жизни.

В некоторых случаях развязное поведение медсестер было следствием гиперстенической неврастении. О нервных заболеваниях медицинских сестер сообщали современники. Романы с офицерами для кого-то становились способом отвлечься от гнетущей действительности, добавить в тяжелые, будничные заботы романтических красок.

Ил. 162. Медсестра и раненый. № 193. М.: Изд. Тамаркин, 1914–1916. Иллюстрированная почтовая карточка

Ил. 163. Медсестра и раненый. № 191. М.: Изд. Тамаркин, 1914–1916. Иллюстрированная почтовая карточка

Часто поводом к рождению негативного образа медсестры становилась разница эмоциональных состояний, в которых находились молоденькие гимназистки, только прибывшие в места боевых действий, и раненые солдаты. Первые были полны возвышенно-патриотическими чувствами, романтическим восприятием действительности, вторые находились в пограничном психическом состоянии, их раздражало поведение медсестер. Попытки девушек поддерживать боевой дух, патриотические настроения в сердцах солдат вызывали иногда большее раздражение, чем распутное поведение: «Сестра милосердия Шатрова, симпатичная пройдоха, утешая меня на перевязках, говорит: „Потерпите, голубчик! Будьте мужественны до конца. Помните, что все это вы переносите во имя родины, веры, царя“. Слова ее кажутся мне наглой иронией», — писал И. Зырянов[2070].

Удар по образу сестры милосердия был нанесен и репрезентационными ошибками патриотической пропаганды. Некоторые изображения как будто «выдавали» и подпитывали распространенные в обществе слухи о распутстве медсестер. На них сексапильные блондинки и брюнетки заигрывали с солдатами и офицерами, строили им глазки. В ряде рисунков угадывалась стилистика декаданса. Можно допустить, что иногда это было следствие неудачного «перепрофилирования» художника-иллюстратора, работавшего в мирное время в сфере рекламы определенной продукции для высшего света. Поэтому медицинские сестры автоматически обретали черты модных кокеток, а раненые офицеры — увивавшихся вокруг них щеголей. В одном случае художник хотел изобразить раненого воина, которому подняться на ноги помогала медсестра, но в итоге получилась страстная сцена: полулежащий мужчина, обнимая, притягивает к себе слабо сопротивляющуюся женщину. Обращала на себя внимание лежавшая на плече мужчины рука медсестры — в таком положении женщина не могла помочь встать воину, но сама опиралась на него. К тому же по рисунку было неясно, действительно ли солдат является раненым, — повязки или раны на нем отсутствовали (ил. 162). На другой открытке молодой офицер был изображен с перебинтованной головой. При этом он смотрел на стоящую рядом молоденькую сестричку каким-то осоловевше-похотливым взглядом, держал ее за руку, в то время как девица стыдливо отводила глаза в сторону и прятала в кармане другую руку. Создавалось впечатление, что ей было чего стыдиться. Здесь также примечательны сапоги офицера — лакированные, с тонкими, длинными носками и на высоких каблуках (ил. 163). В условиях распространенных слухов о нравственном падении медсестер сложно было придумать менее удачные образы. Впоследствии рижское издательство Х. Кноппинг сделало некоторые выводы и слегка изменило рисунки, дополнив их текстом, который должен был помогать зрителю «правильно» считывать визуальное сообщение. Так, картинка с сидящим на коленях и притягивающим к себе медсестру солдатом получила подпись «Приятель в нужде». Другая открытка, изображавшая раненого солдата, обнимающего медсестру, называлась «Человеческая любовь» (вероятно, тем самым человеческую любовь хотели противопоставить любви между мужчиной и женщиной).

В результате вместо сакрализации сестер милосердия происходила профанация и даже демонизация образа. Среди крестьянских высказываний в адрес медсестер встречается уже разбиравшийся фольклорно-архетипический оборот речи «смеются, когда раненые стонут». Грамотный крестьянин Курляндской губернии в феврале 1915 г. описал прифронтовую полосу как сплошной бордель: «Там нет никакого порядка: офицеры разъезжают на автомобилях с б…, а сестры милосердия смеются в то время, когда раненые стонут»[2071].

В действительности сложно переоценить значение сестер милосердия, спасших, выходивших сотни тысяч солдат: вынесших их с поля битвы, спасших благодаря вовремя сделанным перевязкам, ассистировавших на операциях, кормивших их с ложечки и т. д. Медперсонала не хватало, и в некоторых госпиталях четыре сестры приходились на пятьсот раненых[2072]. От сестер требовалось не только героическое исполнение своих непосредственных обязанностей, но и участие в боевых действиях. Одной из первых медийных героинь первого типа стала медсестра Евгения Коркина, которая в марте 1915 г. под обрушившимся на лазарет неприятельским огнем самостоятельно эвакуировала в безопасную зону остававшихся раненых (ил. 164). Ее подвигу были посвящены журнальные статьи, лубочные картинки. Еще активнее воспевался подвиг другой сестры — Риммы Ивановой, — которая 9 сентября 1915 г., вынося раненых с поля боя и обнаружив, что все старшие чины погибли, сама попыталась повести оставшихся солдат в наступление, но была убита. Практически все газеты России написали о подвиге 21-летней девушки, прозванной «ставропольской девой» на манер Орлеанской девы — Жанны д’Арк. Началась повсеместная визуализация героической смерти санитарки, и очень скоро из обычной медсестры она превратилась в очередной символ. Даже британский журнал The War Illustrated в октябрьском выпуске поместил картину, изображавшую подвиг Ивановой, на обложку номера.