Нежность - Давид Фонкинос

Шарль чувствовал себя усталым и дряхлым. Ему осточертела Швеция и шведы. Его бесила их привычка всегда сохранять спокойствие. Никогда не кричать по телефону. Их буддистская безмятежность и манера предлагать служащим массаж. Все это благолепие начинало действовать ему на нервы. Ему не хватало средиземноморской истерии, иногда он мечтал вести дела с торговцами коврами. Именно в этот контекст он поместил информацию о частной жизни Натали. С тех пор он постоянно думал об этом человеке, об этом Маркусе. Как он, имея настолько дурацкое имя, сумел обольстить Натали? Ему не хотелось в это верить. По собственному опыту он знал, что ее сердце — вроде миража: стоит приблизиться к этому оазису, и он исчезнет. Но тут другое дело. Она так вскинулась, что, похоже, слухи пошли не зря. О нет, это невозможно. Он этого не перенесет. «Как он смог?» — без конца твердил Шарль. Наверняка этот швед ее околдовал или что-то вроде. Усыпил, загипнотизировал, заставил выпить любовное зелье. Не иначе. Он ее не узнавал. Да, наверно, как раз это и задело его больше всего: она уже не была его Натали. Что-то в ней стало другим. Настоящее изменение. Так что он видел для себя только один выход: вызвать этого Маркуса и посмотреть, что у него там, внутри. Чтобы понять его секрет.

Количество языков, включая шведский, на которых можно прочесть «Изменение» Мишеля Бютора (премия Ренодо, 1957)

20.

Маркус был воспитан в представлении, что ни в коем случае нельзя привлекать к себе излишнее внимание. Что, где бы ты ни был, надо вести себя тихо и скромно. Жизнь должна быть ровной, как коридор. Так что, узнав, что его вызывают к директору, он, разумеется, впал в панику. Он мог сколько угодно быть мужчиной, обладать чувством юмора и чувством ответственности, на него можно было положиться, но едва речь заходила о начальстве, он как будто опять становился ребенком. Он весь бурлил, пузыри вопросов всплывали отовсюду: «Зачем он хочет меня видеть? Что я сделал? Может, я плохо провел переговоры по страховкам в деле номер 114? Может, я слишком часто ходил к зубному в последнее время?» Чувство вины осаждало его со всех сторон. И быть может, в этом и состояла настоящая природа его личности. В абсурдном, вечно нависающем над ним ощущении грядущей кары.

Он постучал, как всегда, на свой лад, двумя пальцами. Шарль сказал «войдите».

— Здравствуйте, я пришел… как вы меня…

— Мне сейчас некогда… у меня назначена встреча.

— А, хорошо.

— …

— Ладно, ухожу. Я зайду попозже.

Шарль отвадил этого служащего — некогда ему было кого-то принимать. Он ждал пресловутого Маркуса, и ему даже в голову не могло прийти, что он только что его видел. Мало того что этот негодяй подцепил сердце Натали, он еще имеет наглость не появляться, когда его вызывают. Что это еще за бунтарь? Это ему с рук не сойдет. За кого он себя принимает? Шарль позвонил секретарше:

— Я просил некоего Маркуса Лунделла зайти ко мне, а его до сих пор нет. Вы можете узнать, в чем дело?

— Вы же сами попросили его уйти.

— Нет, он не приходил.

— Приходил. Я сама видела, как он вышел из вашего кабинета.

У Шарля помутилось в голове: все его тело словно внезапно продуло ветром. Северным ветром, конечно. Он чуть не потерял сознание. Попросил секретаршу вернуть Маркуса. Тот едва успел сесть на свой стул, как ему снова пришлось вставать. Он спросил себя, уж не решил ли шеф поиздеваться над ним. Может, он раздражен на шведских акционеров и вымещает свою злость на служащем шведского происхождения? Маркус не желал бегать взад-вперед, как йо-йо. Если так будет продолжаться, он и в самом деле поддастся на уговоры Жан-Пьера, синдикалиста со второго этажа.

Он снова вошел в кабинет Шарля. Тот сидел с набитым ртом. Жевал криспролл, пытаясь успокоиться. Люди часто пытаются расслабиться с помощью вещей, которые их бесят. Он весь дрожал, ерзал, ронял крошки изо рта. Маркус был изумлен. Как такой человек может руководить фирмой? Но Шарль был изумлен еще больше. Как такой человек может руководить сердцем Натали? Из двух их изумлений родилась зависшая пауза: никто не мог себе представить, что сейчас произойдет. Маркус не знал, чего ему ждать. А Шарль не знал, что ему сказать. Прежде всего, он был в шоке: «Но как это возможно? Он же противный… какой-то бесформенный… кисель, сразу видно, что кисель… ах нет, это невозможно… еще и смотрит как-то искоса… ах нет, какой кошмар… ну совершенно не для Натали… даже рядом не стояло, нет, нет… это просто отвратительно… и речи быть не может о том, чтобы он по-прежнему вертелся вокруг нее… не может быть и речи… я его отправлю обратно в Швецию… да, точно… небольшой такой перевод по службе… прямо с завтрашнего дня переведу!»

Шарль мог жевать эту жвачку еще долго. Он просто утратил дар речи. Но, в конце концов, он велел ему прийти, значит, надо что-то сказать. Чтобы выиграть время, он предложил:

— Хотите криспролл?

— Нет, благодарю покорно. Я уехал из Швеции, чтобы больше не есть эти хлебцы… Не начинать же мне здесь.

— Ах… ха… очень остроумно… ха… хи!

Шарль зашелся хохотом. У этого придурка есть чувство юмора. Но какой придурок… хуже нет таких вот: рожа депрессивная, и вдруг — юмор… не ждешь ничего похожего, а тут раз — и шутка… Наверняка именно в этом его секрет. Шарль всегда знал, что это его слабое место: он слишком редко смешил женщин в своей жизни. Вспоминая свою жену, он даже начал подозревать за собой способность превращать их в зануд. В самом деле, Лоранс не смеялась уже два года, три месяца и семнадцать дней. Он это помнил, потому что отметил у себя в настольном календаре, почти как отмечают лунные затмения: «Сегодня — смех жены». Все, хватит уже отвлекаться. Надо говорить. Чего он боится, в конце концов? Он тут шеф. Именно он решает, сколько будут стоить талоны в столовую, это вам не шубу в трусы заправлять. Нет, в самом деле, надо взять себя в руки. Но как говорить с этим человеком? Как смотреть ему в лицо? Да, ему противно, что тот мог прикасаться к Натали. Прижиматься губами к ее губам. Какое святотатство, какое кощунство! О, Натали. Он всегда любил Натали, это очевидно. Наши страсти никогда не кончаются. Он думал, что легко сможет ее забыть. Но нет, прежнее чувство лишь впало в зимнюю спячку и теперь пробуждалось опять, причем в самом своем циничном виде.

Он видел и еще одно решение, более радикальное, чем перевод: уволить его. Наверняка тот допустил какую-нибудь ошибку по работе. Всякий может допустить ошибку. Но вообще-то он не всякий. Доказательство: он встречается с Натали. Быть может, это образцовый служащий, один из тех, кто с улыбкой остается на сверхурочные, один из тех, кто никогда не требует повышения зарплаты, — в общем, один из самых тяжелых случаев. Может, этот гений даже не член профсоюза.

— Вы хотели меня видеть? — напомнил о себе Маркус, прерывая долгую череду минут, которые изумленный Шарль просидел в прострации.