Нежность - Давид Фонкинос

Шарль внезапно прервал свой монолог. Маркусу было неловко. Выслушивать излияния незнакомого человека — занятие довольно двусмысленное, и уж тем более когда речь идет о шефе. Ему ничего не оставалось, как попытаться разрядить атмосферу шуткой:

— И все это вы увидели, глядя на меня? Я в самом деле так на вас действую? За такое-то короткое время…

— И к тому же вы обладаете большим чувством юмора. Нет, правда, вы гений. Был Маркс, был Эйнштейн, а теперь есть вы.

Маркус не нашелся, что ответить на этот несколько слишком смелый вывод. К счастью, рядом с ними вырос официант:

— Вы решили, что будете заказывать?

— Да, я возьму мясо, — сказал Шарль. — С кровью.

— А мне рыбу.

— Прекрасно, господа, — отозвался официант, удаляясь.

Не прошел он и пары метров, как Шарль вернул его:

— Пожалуй, мне то же, что ему. Тоже рыбу.

— Прекрасно, я пометил, — отозвался официант, удаляясь снова.

Помолчав, Шарль признался:

— Я решил делать все как вы.

— Делать все как я?

— Да, вроде как вы мой наставник.

— Знаете, чтобы быть как я, не надо делать ничего особенного.

— Я не согласен. Вот, к примеру, ваш пиджак. По-моему, мне стоило бы иметь такой же. Мне надо одеваться как вы. У вас неповторимый стиль. Все так продуманно; видно, что вы все предусмотрели. В том числе и с женщинами. А, с женщинами тоже, а?

— Ну… да, не знаю. Могу вам его одолжить, если хотите.

— Вот! В этом весь вы: сама любезность. Я говорю, что мне нравится ваш пиджак, и вы в ту же секунду предлагаете его мне одолжить. Это так прекрасно. Я теперь понимаю, что слишком редко одалживал пиджаки. Я всю жизнь был немыслимым эгоистом по части пиджаков.

Маркус понял: все, что он ни скажет, заведомо будет гениально. Человек напротив смотрел на него сквозь фильтр восхищения, чтобы не сказать — преклонения. Шарль продолжал расспросы:

— Расскажите еще что-нибудь о себе.

— Честно говоря, я не слишком часто думаю о том, кто я есть.

— Вот! Именно! Моя проблема в том, что я слишком много думаю. Вечно спрашиваю себя, что обо мне думают другие. Мне следовало бы быть большим стоиком.

— Для этого вам следовало родиться в Швеции.

— А! Очень остроумно! Надо будет вам научить меня быть таким же остроумным. Какая меткость! Пью за ваше здоровье! Вам налить?

— Нет, по-моему, я уже достаточно выпил.

— И какой самоконтроль! Ладно, тут я не буду делать как вы. Разрешаю себе отклонение.

Официант принес две тарелки с рыбой и пожелал им приятного аппетита. Они начали есть. Внезапно Шарль поднял голову от тарелки:

— Я в самом деле идиот. Это все смешно.

— Что?

— Я ненавижу рыбу.

— А…

— И даже хуже того.

— Вот как?

— Да, у меня аллергия на рыбу.

— …

— Все сказано. Я никогда не смогу быть как вы. Я никогда не смогу быть с Натали. И все из-за рыбы.

Что надо знать об аллергии на рыбу

Аллергия на рыбу встречается довольно часто. В нашей стране она занимает четвертую позицию в списке самых распространенных аллергий. Перед людьми, подверженными ей, встает вопрос, является ли аллергеном только какой-то один вид рыбы или же несколько. Практически половина пациентов с аллергической реакцией на один вид рыбы имеют ее и на остальные. Им необходимо провести кожные пробы для выявления перекрестных аллергических реакций, а иногда и провокационные пробы (на данный вид пищи), в случае если кожных тестов недостаточно. Встает также вопрос, являются ли некоторые виды более сильными аллергенами, нежели другие. Чтобы это установить, группа ученых провела сравнение кросс-реактивности на девять видов рыб: пикшу (или свежую треску), лосося, мерланга, макрель, тунца, сельдь, зубатку, палтуса и камбалу. Согласно их выводам, лучше всего переносятся тунец и макрель (принадлежащие к семейству скумбриевых); на втором месте идут плоские рыбы — палтус и камбала. Напротив, треска, лосось, мерланг, сельдь и зубатка вызывают выраженную перекрестную реакцию: иначе говоря, если у вас аллергия на одну из них, то возможность аллергии на другие значительно возрастает.

После этого рыбного откровения ужин погрузился в мир тишины. Маркус несколько раз пытался вновь завязать разговор, но тщетно. Шарль ничего не ел и только пил. Они были похожи на престарелых супругов, которым больше нечего сказать друг другу. Которые уходят в некую внутреннюю медитацию. Время проходит очень мило (иногда годами).

На улице Маркусу пришлось поддерживать шефа. Шарль не мог вести машину в таком состоянии. Маркусу не терпелось запихнуть его в такси. И как можно быстрее, чтобы крестная мука этого вечера наконец кончилась. Но, как ни прискорбно, на свежем вечернем воздухе Шарль взбодрился. И сделал новый заход:

— Не бросайте меня, Маркус. Я хочу еще с вами поговорить.

— Но вы уже час вообще ничего не говорите. И потом, вы слишком много выпили, вам лучше поехать домой.

— О, да прекратите вы хоть на минуту быть таким серьезным! Честное слово, вы утомительны! Выпьем по последней, и все. Это приказ!

У Маркуса не оставалось выбора.

Они оказались в заведении, где люди определенного возраста сладострастно трутся друг о друга. Это был не совсем дансинг, но что-то вроде. Усевшись на розовую банкетку, они заказали по травяному чаю. За их спинами красовалась двусмысленная литография, подобие натюрморта, реальная мертвая натура. Шарль, казалось, слегка успокоился. Кривая снова пошла вниз. Его лицо заволакивала огромная усталость. Он думал о том, сколько лет утекло, вспоминал, как Натали вернулась на работу после своей драмы. Образ этой надломленной женщины неотступно преследовал его. Почему какая-нибудь мелочь, какой-нибудь жест накладывают на нас такой отпечаток, делают ничтожные секунды смыслом целой эпохи? В его воспоминаниях лицо Натали затмевало и работу, и семейную жизнь. Он мог написать целую книгу о коленях Натали, но был не в состоянии запомнить любимого певца собственной дочери. Он тогда на время смирился. Понимал, что она не готова жить чем-то другим. Но в глубине души не переставал надеяться. А сегодня все утратило для него интерес: жизнь была нудной. На него давили со всех сторон. Шведы напряглись из-за финансового кризиса. Исландия едва не обанкротилась, и это здорово ослабило уверенность во многих вещах. Еще он чувствовал, как всюду нарастает ненависть к начальству. При ближайшем социальном конфликте его, как и многих руководителей, наверно, уволят. Да еще его жена… Она его не понимала. Они так часто говорили о деньгах, что, бывало, он путал ее со своими кредиторами. Все это смешивалось в пресный мирок, где даже сама женственность превратилась в пережиток, где ни у кого больше не было времени цокать высокими каблуками. Эта вечная тишина предвещала тишину вечности. Поэтому при мысли о том, что Натали с другим мужчиной, почва уходила у него из-под ног…