Коварство, или Тайна дома с мезонином - Вера Колочкова

Так и осталась Тина жить в белореченском доме – без мужа, зато при двоих детках.

Анютка ей досталась довольно легко – и беременность свою она выносила без осложнений, и роды прошли по всем акушерским законам-правилам как по маслу. Уже на третий день из роддома домой выпросилась – душа не стерпела. Митеньку-то пришлось на это время к соседке тете Тане пристраивать. Леня хотел к себе его забрать, конечно, да она не дала. Чего зря Полинке душу травить? И так она перед ней виноватая оказалась, что слова своего не сдержала…

Потом трудно пришлось, конечно. Какая там у учительницы сельской зарплата – слезы одни. Только успевай поворачивайся по хозяйству, чтоб двоих детей накормить, одеть, обуть. Леня, конечно, очень помогал. Да и Полинка из-за Анютки на Тину обиды, как выяснилось, не держала и даже пыталась привечать девчонку совсем по-родственному. Хотя от Тины все равно старалась держаться подальше. Все боялась – чего люди скажут… А вот Алеша сыном не интересовался почти. В Устинове у него в свое время жизнь не заладилась, уехал он оттуда в другой город да к другой женщине, оставив Варю с трехлетним сынишкой на руках. А потом и с той развелся, и снова женился… В общем, не до Митеньки Алеше было. Да и Тина не жаловалась – бог с ним, с братцем, был бы жив да здоров. И некогда ей было особо на жалобное нытье исходить, работа да домашнее хозяйство все время отнимали.

Учительница из нее получилась, по общепринятым меркам, наверное, так себе. Слишком уж доброй да покладистой она детям казалась, заботами об особом учительском авторитете себя не обременяла, палочной дисциплины на уроках не устраивала. Уроки ее вообще больше на диспуты походили, на которых она была лицом по счету десятым – стояла обычно в сторонке у окна, наблюдала за ребячьими жестами, мимикой, нескладным порой выражением мыслей. Но – мыслей же! Главное, Тина считала, чтоб она в голове у ребенка появилась, мысль эта. Чтоб своя, собственная была, а не из учебника зазубренная. Потому что литература – это вам не математика с физикой, где без зубрежки формул не обойдешься. Литература – она вольности мысли требует, и вкуса к хорошему слову, и право выбора для себя этого самого слова. Ну что сделаешь, например, если человеку писатель Горький не нравится? Не его это писатель, и все тут. А вот писатель, например, Набоков нравится. И слава богу, что со вкусом своим к тексту человек определился. Нашел свою волну. Никто ж не может никому творчества писательского навязать. Права не имеет. Потому как можно со школьных лет так его «навязать», что человек в последующей своей жизни вообще ни одного классика в руки не возьмет…

Правда, Тина замечала с огромным сожалением, что пылкость юношеская из года в год на ее уроках-диспутах все больше угасала наперекор наступающему вплотную демократическому вроде бы времени. Вот же грустный какой парадокс! Говорить можно уже все, а разговора не получается. Вместо умного задора в глазах одно только тоскливо-насмешливое ерничество да туповато-нагловатое равнодушие. И презрение. Презрение ко всему: к месту, где живешь, к учителю, вложившему в тебя душу, к родителям, месяцами не получающим зарплату… Иногда Тине становилось просто страшно смотреть в эти детские глаза. Больно и страшно. Но мысли эти и страхи она от себя гнала, потому как искренне полагала, что нет у нее на эти страхи никакого учительского права. Нет, и все. А есть только святая обязанность в отношении того самого, сто раз уже осмеянного разумного-доброго-вечного, которое ни один общественный строй, пусть самый распоследний демократический, отменить не в состоянии. И потому сохраняла, как могла, учительскую свою бодрость ритма. И слава богу, была она на этом пути не одинока. Героическом, можно сказать, пути. Ну да, а как вы хотите? Попробуйте сохраните-ка ее, эту бодрость ритма и духа, наблюдая, как почти по-некрасовски нищает родное, богато-красивое некогда село! Когда окна добротных прежде домов-крестовиков смотрят в твою душу пустыми, разоренными глазницами окон, когда некрасовское «…с крыш солома скормлена скоту» предстает взору воочию, когда «обтерханный мужик», его же, некрасовский, персонаж, может запросто взять и встретиться вам на улице или даже прийти, например, на школьное родительское собрание…

И в самом деле, уважаемый городской и относительно рафинированный житель, вглядись когда-нибудь – просто так, интереса ради! – в эти святые лики сельских учительниц, в эту их огрубелость, идущую от буйных весенних и дождливых осенних ветров, в эти их давно для города немодные наряды и прически, в эту совсем не стильную и не мадамскую, а очень даже по-деревенски осанистую твердость тела, в эту уверенную и в то же время будто извиняющуюся за свой деревенский почти вид улыбку… А главное – в глаза их посмотри повнимательнее, уважаемый городской и изысканный, рафинированный житель! Посмотри – не пожалеешь! Ты в этих глазах увидишь не только отлично-добросовестное знание школьного предмета – это само собой, разумеется. Ты в этих глазах увидишь такое, чему стоит до земли поклониться: и настоящую, искреннюю любовь к детям, и горькую любовь к родному порушенному месту, и преданную любовь к жизни, какой бы трудной и многострадальной она ни была, и подвижнически-святую любовь к нашей русской культуре, и личную за все это ответственность, если хотите. А главное, увидишь вот это – ту самую бодрость ритма и духа, которой так не хватает тебе, о рафинированный и изысканный городской житель. Ведь правда не хватает? Чего уж греха таить…

Хотя Тина, будучи той самой сельской школьной учительницей, к героической армии этих женщин себя вовсе не причисляла, потому как оказалась в их рядах несколько поневоле. Может, потому и страх от вокруг происходящего на нее чаще других нападал, и даже, стыдно признаться, тоска иногда приходила… Слава богу, было у нее от этой тоски свое собственное, замечательное лекарство: можно всегда взять в руки чеховский томик и уйти с головой в его мудро-смешливый текст, напитать душу его достоинством, а самое главное – будто так вот с Антоном своим поговорить. Представлялось ей, что он, любимый ее Антон Павлович Званцев, тоже читает сейчас эти самые строчки, и так вот невзначай встречаются они иногда душами. Не любила Тина только чеховского «Дома с мезонином» – перелистывала быстро страницы, будто боялась, что выскочит из них сейчас живая Мисюсь… Бедная чеховская героиня, настоящая милая Мисюсь, тебе-то за что такое наказание от Тины досталось?

Тем не менее все шло и шло своим чередом, и чередом вовсе для Тины неплохим, как она сама искренне полагала. Потому что жили они маленьким своим семейством замечательно. Несмотря на все материальные трудности – куда от них денешься? А раз никуда не денешься, то лучше обойтись без истерики по поводу этих самых трудностей да нехватки пресловутых материальных благ. В общем, весело жили. И весело же старались кусок получше за столом друг другу подсунуть – Тина для Митеньки, Митенька для Анютки, а Анютка, конечно же, тут же пыталась переправить его обратно в тарелку милой матушке… Так незаметно и годы прошли, и Митенька с Анюткой выросли. Крепенькими выросли, статными, сильными да умно-спокойно устроенными. Митя женился, вместе с тестем новый дом себе поставил. Хороший такой дом, разумно на высоком берегу реки расположившийся. Все старался, чтоб с крыльца знакомый белый берег полностью глазам открывался. И жену себе хорошую нашел, рыжую конопушку Маринку, бывшую Тинину ученицу. Из тех, у которых глаза на уроках литературы мыслью все-таки загорались. И еще какой мыслью! Однажды Маринка, Тина помнит, написала такой замечательный реферат, который взял да и занял первое место на областном конкурсе! И тему сама придумала – образ писательницы Татьяны Толстой, живущий в ее прозе, сопоставила с образом той же самой Татьяны Толстой как телеведущей «Школы злословия»… Каково? Прям точно по Бахтину… Это ж надо! Самой бы Тине такое и в голову не пришло. Очень умная девочка. Хотя сама Маринка твердит, что на Тининых уроках так вот думать-сопоставлять научилась. Что ж, хорошо, если так. Значит, благословенна и дальше будет учительская эта бодрость ритма и духа – Маринка-то после школы не куда-нибудь, а в педагогический институт поступила. Правда, на заочный теперь пришлось перевестись по причине грядущего в молодой семье прибавления. Сказали, мальчик будет. Надо бы их попросить, чтоб назвали малыша Антоном…