Боярышниковый лес - Мейв Бинчи

на меня. У Макса было низкое либидо – так его долгие отсутствия объясняла моя мама. Наверное, и правда низкое. Мама утверждала, что мне следует благодарить судьбу. Думается, это говорило о ее жизни с отцом больше, чем я хотела бы знать.

По мне, так секс у нас с Максом всегда был на троечку, но теперь я понимаю, что и он оценивал его не выше.

Малка говорила, что она Декланом в этом смысле довольна, только вот постоянно боится забеременеть. У каждой из его сестер было по пятеро детей, и их семьи еще считались маленькими.

Кроме Малки, я ни с кем о сексе не разговаривала, да и с ней редко. Очень трудно взять в голову, как так происходит, что из-за секса начинаются войны, совершаются убийства, распадаются семьи и губятся репутации.

Я подозревала, что Лида за свою еще недолгую жизнь уже имеет солидный сексуальный опыт. Она давно сказала, что ходила в женскую консультацию, чтобы решить вопрос с предохранением. Стоило представить, как я заявляю что-то подобное своей матери, в глазах темнело. Но времена меняются.

Кто бы мог подумать, что я, Ривка Файн-Леви, обзаведусь собственным специализированным агентством по организации художественных туров и буду пользоваться почетом и уважением как супруга великого Макса Леви. В отличие от большинства знакомых женщин я ни дня не переживала о том, что Макс может мне изменить. Почему-то я была уверена в муже. Наверное, из-за того, насколько равнодушно он вел себя с женщинами, – совсем не так, как Деклан, который не пропускал ни одной юбки. Даже его сын это видел.

Кто бы мог подумать, что со временем я полюблю свою мать, а не возненавижу ее и что мне понравится ходить с ней по магазинам? Что дочь мне станет дороже жизни; что я до сих пор буду крепко дружить с Малкой, с которой познакомилась за ощипыванием кур кучу лет назад, когда она собиралась принять иудаизм, выйти замуж за Шимона и выращивать гладиолусы на ферме? А я слишком стеснялась, чтобы позволить тому алжирскому юноше по имени Дов себя поцеловать.

Конечно, мне бы хотелось, чтобы Лида съездила в Израиль, но что толку об этом говорить.

Дочь объяснила, что гордится Израилем, но не одобряет какие-то из его нынешних действий и не поедет туда, чтобы не выказывать им поддержку.

В этом вся Лида – со своей точкой зрения, неравнодушная, не боящаяся выложить правду как есть, без увиливаний.

Такой характер достоин похвалы, даже восхищения, но не обещает легкой жизни.

Макса почти никогда не было рядом, чтобы поговорить о дочери. На все мои попытки до него достучаться он только повторял, как поражен, что у него вообще есть дочь. Так себе помощь. Да и отговорка приелась.

Все-таки почти четверть века прошла, пора бы уже привыкнуть к наличию у себя ребенка.

На это лето я запланировала для нас с Малкой небольшое путешествие. Поедем на неделю во Флоренцию, а потом на неделю на Сицилию, к морю, чтобы отойти после осмотра достопримечательностей и хождения по художественным галереям. Странно было думать, что наши дети тоже отдыхают на Средиземном море и купаются в тех же водах. Но мы знали, что не стоит настаивать на встрече и давить на них, – это только оттолкнет. Мы сами через подобное прошли, когда матери нас душили и не давали и шагу в сторону сделать. Мы знали все про необходимость длинного поводка и свободы действий. И про то, что нельзя показывать детям, как скучаешь.

Я так увлеклась подготовкой к поездке, что особенно и не скучала по Лиде. Быстро и грамотно уложила два чемодана. Среди тем моих выступлений на торжественных завтраках или благотворительных обедах для дам числятся «Как правильно собраться в дорогу». Народу нравится.

Я рассказываю о том, что всегда надо иметь распечатанный список вещей в поездку и брать с собой фонарик, любимую наволочку и маленький деревянный клинышек под дверь, чтобы не захлопнулась, – не поверите, какую хорошую службу вам сослужит этот совет.

В общем, сворачивала я себе платья, прокладывая их папиросной бумагой, как в дом вдруг заявился молодой человек лет тридцати с небольшим. Я подумала, он пришел к Лиде. Выяснилось, нет, он ищет Макса.

Я сказала, что Макс сейчас в отъезде, вернется вечером. Я на следующий день улетаю в Европу, но сегодня тот редкий случай, когда мы вместе ужинаем дома, так что я могу передать ему сообщение. Кто его спрашивает?

Молодой человек попросил сказать Максу, что заходил Александр и что он приносит свои извинения: он думал, я улетаю во Флоренцию сегодня, а не завтра. Гость знал, что я на этой неделе отправляюсь во Флоренцию, а я о нем никогда даже не слышала. Я немного встревожилась. От чая молодой человек отказался, что у него за дело к Максу, не сказал и очень быстро откланялся.

– Сегодня заходил Александр, – сообщила я Максу тем вечером. – Он думал, я уже уехала во Флоренцию.

Муж бросил на меня нечитаемый взгляд:

– Мне очень жаль, что ты узнала таким образом.

А я понятия не имела, что именно узнала. Вообще никакого, как сказала бы Малка. Я непонимающе посмотрела на мужа.

– Про Александра, – пояснил он.

И тут наступила ясность. Все встало на свои места. И долгие отлучки, и осмотрительность, и манера Макса таскать меня под ручку на публичные мероприятия, и отдельные спальни.

Малка потом спрашивала, сдержалась ли я, не поддалась ли эмоциям.

Я ответила утвердительно. Потрясение было настолько велико, что я повела себя идеально. Всю ночь просидела в своей спальне, складывая разные детали воедино. Конечно, это все объясняло. Как можно было быть настолько слепой? Да потому, что такого никто не ожидает.

Потом, увы, я забеспокоилась, что все вокруг, наверное, в курсе. Или были еще дураки, которые не догадывались о пристрастиях моего мужа? Когда забрезжил рассвет, я решила, что большинству все-таки ни о чем не известно и я не всеобщее посмешище. Это помогло. Может, не должно было, но помогло. По крайней мере, мое унижение не стало публичным.

Я тщательно оделась и нанесла макияж. В десять часом за мной должна была заехать машина.

Макс, бледный и взъерошенный, выглядел ужасно. Он тоже не спал. Муж походил на провинившегося щенка, который знает, что его ждет наказание.

– Как ты поступишь? – с опаской спросил он.

– О своих планах сообщу тебе, когда вернусь, Макс. – Я держалась прохладно, вежливо и немного отстраненно.

Я отложила все – слезы, проклятия, вопросы, злость – до