Хороший мальчик - Эль Кеннеди

Вопрос возникает из ниоткуда.

– Что ты имеешь в виду?

– Девочка, с которой ты общалась. Какой она была?

– Расстроенной, – признаюсь я. – Она вязала шапку для брата и не могла разобраться с петлями.

– Почему не могла? Она не умела вязать или у нее были слабые руки?

Я задумываюсь.

– Нет, у нее были уверенные руки. Правда, на запястьях и внутренней стороне локтей были синяки от игл, но хватка была сильной. – Я жую нижнюю губу. – Однако у нее под глазами были темные круги, поэтому, возможно, она все-таки была слишком уставшей, чтобы вязать. – Я улыбаюсь. – И она была немного капризной.

– Рак третьей стадии? Четвертой? – спрашивает он.

– Четвертой.

Блейк кивает, лениво водя кончиками пальцев по линии моей скулы. Я обнаруживаю, что подаюсь навстречу теплу этих больших пальцев.

– Это можно понять, – говорит он. – У людей на смертельной стадии много злости и раздражительности.

Я морщу лоб.

– Откуда ты знаешь?

– Мой дедушка умер от рака толстой кишки несколько лет назад. Под конец он стал капризным сукиным сыном. Боль сильно его доставала, лезла в голову.

Я думаю о Лейле, пытаясь вспомнить, показывала ли она какие-то признаки боли. У нее было не очень стабильное дыхание, и она была бледной. И худой. От воспоминания у меня сжимается сердце.

– Мне кажется, ты много чего увидела. – Блейк дразнит большим пальцем мои губы. – Может быть, в следующий раз эту хрень тебе и надо написать. Или хотя бы остаться на доклады о выполнении задания и поведать преподавателю все, что только что рассказала мне.

Я начинаю сердиться, но только на секунду. Он прав. Я наблюдала, даже этого не осознавая, и теперь чувствую себя еще большей идиоткой.

– А-а! – издаю я протяжный стон. – Почему я не осталась?

– Паника? – предполагает мужчина.

Да. Паника. И сокрушительное чувство ущербности, которое пробуждает ужасная соседка.

– Я увидела планшет Вайолет и… – С губ слетает еще один стон. – Она написала гребаное эссе, Блейк, и это убило мою уверенность в себе.

– Вайолет? Дьявольская соседка?

Я киваю. Я жаловалась на нее каждый раз, как сюда приходила, но удивительно, что Блейк слушает. Он не производит впечатление человека, который запоминает что-то не касающееся секса или хоккея.

– Из-за нее чувствую себя неудачницей, – признаюсь я. – Она такая… умная. Она все свободное время сидит, уткнувшись в учебник. Клянусь, она учится двадцать четыре на семь. Я спросила, не хочет ли она позаниматься вместе, а… – У меня теплеют щеки. – Она посмеялась.

Блейк садится на стол и кладет руки на свои массивные бедра. Я удивлена, что мебель не рушится под его весом.

– Как раз в этом и заключается твоя ошибка, милая. Нельзя подружиться через учебу.

– Но только этим она и занимается! Медшкола – единственное, что нас объединяет.

– Нет.

Я закатываю глаза.

– Ты знаешь о Вайолет что-то, чего не знаю я?

– Я знаю кое-что о колледже, – говорит он, пожимая плечами. – Это чертовски большой стресс.

Я не сдерживаюсь и фыркаю.

– Ага, я уверена, что ты испытывал огромный стресс на вечеринках, на которые ходил. Ох уж эти изнуряющие мероприятия в братстве! Боже! Как ты только выжил?

Он грозит пальцем.

– Вот только не надо меня осуждать. Мне нужна была средняя «четверка с минусом», чтобы иметь право играть в хоккей. Думаешь, я получал ее, не посещая занятия? Да я даже сдавал работы. Печатал их и все такое.

Я ощущаю укол вины. Нужно перестать осуждать этого парня.

– Прости, – бормочу я.

Он отмахивается от извинений.

– В общем, учеба означает стресс. А он всех делает немного стервозными.

– То есть мне надо быть терпеливей?

– Я имею в виду, что тебе надо с ней нажраться. На хрен учебу. Отведи эту стервочку в бар и напейтесь в стельку. Гарантирую, вы найдете много общего, если расслабитесь.

Я с удивлением взираю на него.

– Что?

– Это неплохой совет.

– Конечно нет. Это первоклассная мудрость.

Я снова кусаю губу.

– А вдруг мы пойдем в бар – даже если она на это согласится, – и нам будет не о чем разговаривать?

– Не-а, такого не будет. Пришли адрес, я приду. Людям всегда есть какую хрень мне рассказать.

Он прав.

– Ты напрашиваешься на мою гулянку с соседкой? – говорю я с ухмылкой.

– Почему бы и нет? Я приведу пару парней. Может быть, она потому и стерва, что ей нужен кто-то хороший в постели. Она симпатичная?

– Вайолет? – Я представляю ее строгое лицо. Она такая суровая, что сложно объективно оценить ее внешность. – Мне кажется, – наконец отвечаю я, – у нее прекрасная кожа, и она очень миниатюрная, как фарфоровая кукла. Карие глаза, очки…

– Лемминг, – перебивает Блейк. – Да, ему она понравится. У него фетиш на библиотекарш.

У меня расширяются глаза.

– Правда?

– О да. На каждой выездной игре он просит менеджера заселить нас в отель, где проходит какая-нибудь бизнес-конференция. А потом он садится в баре и ждет, когда войдет девушка в очках и брючном костюме. – Блейк усмехается. – У меня самые классные друзья.

– У тебя самые странные друзья. – Я касаюсь зубами нижней губы. – Не знаю, как Вайолет отнесется к тому, чтобы потусить с кучкой буйных хоккеистов.

– Она будет в восторге, – заверяет меня мужчина. – И можешь, пожалуйста, перестать так закусывать губу? Из-за этого у меня твердеет член.

Качая головой, я снова беру нож и возвращаюсь к луку.

– Ты не можешь протянуть и пяти минут без того, чтобы не упомянуть свой тупой член.

– Мой член не тупой. Он самый умный парниша, которого я только знаю. – Блейк соскальзывает со стола и лениво подходит ко мне.

Я напрягаюсь, но, по неведомой мне причине, не двигаюсь. Я остаюсь на месте, пока он медленно кладет обе руки мне на бедра и утыкается носом в изгиб шеи.

Пульс учащается. Почему он так сексуален? И почему так хорошо пахнет? У меня лук прямо под носом, а все, что я ощущаю, это древесный аромат Блейка.

– Джесс…

Я взвизгиваю, когда он прижимается пахом к моей заднице. О господи, он и правда твердый. Его эрекция такая впечатляющая, что я подавляю стон. В первый и единственный раз, когда он вошел, я чуть не кончила на месте. За всю жизнь я никогда не чувствовала себя такой наполненной.