Русский Гамлет. Трагическая история Павла I - Михаил Вострышев

— Государь мой, ты будешь великим. И мне кажется — скоро, очень скоро.

— Маша, — Павел Петрович обрел спокойствие, но боялся пошевелиться, чтобы жена не убирала рук, — я скоро уеду на войну.

— Куда?

— В Персию. У нас там плохи дела.

— Ты забыл, как просился на турецкую войну? Императрица подняла тебя на смех и, в конце концов, не отпустила.

— Но потом я настоял и отправился на шведскую.

— А мать написала пьесу «Горе-богатырь», и все догадались, что она высмеивает тебя. Ты хочешь нового позора?

Павел Петрович напрягся, покраснел, начал кусать губы. Если бы не руки жены, он, наверное, впал бы в истерику.

— Я убегу. Простым волонтером пойду служить. И не прекословь — я не могу иначе. Мне надо что-то делать.

Он гордо вскинул лысеющую, с седыми висками голову, а Мария Федоровна увидела: перед ней взбалмошный, неукротимый ребенок, и поняла, что надо покориться.

— Маша, пока я буду на войне, могут случиться два несчастья.

— Какие?

— Или матушка умрет, или я погибну.

— Нет-нет, я не отпущу тебя. — Мария Федоровна присела подле мужа и притянула его голову к себе на колени. — Если не жалеешь меня, подумай о детях. Николаю еще нет и полгода. Тебе нечего делать на войне, пока ты не стал императором.

— Молчать! — Павел Петрович в гневе и обиде вскочил, топнул ногой и надул щеки.

Мария Федоровна втянула голову в плечи, ей вдруг показалось, что муж сейчас ударит ее, хотя такого не было никогда.

— Слушай, слушай меня! — Цесаревич, чтобы унять бешенство, заходил взад-вперед по комнате. — Господь хранил до сих пор Россию. Но если матушку настигнет смерть, когда я буду на войне, ты, прежде всего, должна потребовать присяги мне. И первый пусть присягнет Александр. Если же я погибну, — Павлу Петровичу стало жалко и себя, и жену, он опустился возле нее на колени и прижал ее теплую ладонь к своей шершавой щеке, — тогда вспоминай меня, а сразу же после смерти матушки объяви императором нашего Сашу.

Мария Федоровна нежно погладила мужа по волосам. Павел Петрович шарахнулся от ласки, вскочил с колен. В его голосе зазвучала стальная струна:

— Я хочу, чтобы наследник всегда назначался законом, дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать престол, дабы никто напрасно не ждал венца и не боялся за его участь. Обещай, что исполнишь мою волю.

— Исполню, государь мой.

— Я верю. — Он вновь опустился на колени и церемонно поцеловал жену в лоб. — Ты всегда была мне отрадой и первой советчицей. Спасибо, Маша, за твое терпение, за детей, и прости меня за скуку и прискорбия нашей жизни. Припадаю к ногам твоим и молю об одном: прости.

Супруги, стоя на коленях, обнялись.

— Но ты же не тотчас едешь? — давясь рыданиями, прошептала Мария Федоровна.

— Не сегодня, но скоро, очень скоро. Час настал, я не могу долее так жить, — бормотал Павел Петрович, осыпая лицо жены поцелуями.

— Помнишь, как ты заставлял меня учить русскую грамматику? Теперь я ее знаю лучше немецкой.

— Как же, Машенька, все помню. Помню, как ты написала мне первое письмо по-русски. — Павел Петрович прикрыл глаза и стал вслух вспоминать: — «Я надеюсь, что вы будете довольны, когда вам сообщу перьвой мой перевод с французского на русский язык…»

Мария Федоровна заулыбалась и, подлаживая свой голос под мужнин, вступила:

— «Ето вам докажет, сколько я стараюся вам во всем угодить, ибо, любя русский язык, вас я в нем люблю: я очень сожалею, что не могу изъяснить всего того, что сердзе мое к вам чувствует, и с сожалением оканчиваю, сказав токмо вам, что вы мне всево дороже на свете».

Обоим было несказанно хорошо сейчас вдвоем, так бы говорить и говорить, любуясь друг другом, жалея друг друга. Но Мария Федоровна знала, что рассердит супруга, если дольше будет отлагать известие.

— К тебе приехали.

— Кто? — встревожился Павел Петрович.

— Граф Голицын. Ночью приехал. Отправляется учиться за границу, и хотел попрощаться с тобой.

— Я позже всех узнаю новости. Он здесь со вчерашнего дня, а я ничего не знаю. Что же ты заставляешь его ждать?

— Он только-только проснулся и сейчас будет здесь.

— Зови немедленно. И узнай: не надо ли ему чего в дорогу? — Цесаревич вскочил, обрадованный, что не всеми еще забыт. Но тут же и насторожился: — Как же он не побоялся? Ведь матушкины шпионы повсюду, она будет им недовольна. Или это еще один доносчик?

— Что ты, он еще совсем молоденький, и отца его при дворе не любят.

— Так зови же, зови! Чего ты ждешь?!

Павел Петрович толкнул дверь, соединявшую потаенную комнатку с его кабинетом, и, пропустив вперед жену, прошел следом. Он весь извелся за те полчаса, пока ожидал графа Голицына.

«Ну отчего у меня такая глупая натура, — ругал себя цесаревич, — что ничем не могу заниматься, пока жду кого-нибудь. Надо научиться себя перебарывать, научиться перестраивать ход мыслей, независимо от обстоятельств, чтобы ни одна минута не пропала даром. Надо попробовать сейчас же. Забыть о графе и сесть за мой Наказ и писать, вместо того чтобы без толку ждать…»

Но тут граф, наконец, явился.

— Я счел первейшим долгом, ваше высочество, отправляясь в длительное путешествие по Европе, посетить вас и заверить в моей нижайшей преданности вам, ваше высочество.

— Спасибо, друзьям я всегда рад. — Цесаревич быстрым шагом подошел к графу и крепко пожал руку. — Надолго? С какой целью?

— Года на два-три. Хочу послушать лекции в тамошних университетах.

— Одобряю.

Цесаревич кивнул и начал мерить комнату аршинными шагами. Со стороны он был комичен со своим небольшим ростом в сочетании с неестественной походкой. Но Павел Петрович, хотя и знал за собой этот грех, никогда не обращал на него внимания. Сейчас он что-то прикидывал в уме. Наконец, радостный, остановился и сообщил:

— Если кого-нибудь здесь встретите из знакомых, говорите им, что у вас перевернулась карета, и вам пришлось завернуть ко мне для починки… Нет-нет, не улыбайтесь, это очень серьезно. Вас могу заподозрить в любви ко мне и станут травить. Так было со всеми, кто любил меня… Но переменим тему. Куда направляетесь?

— В Лондон. Но по пути должен заскочить в Париж.

— Позвольте, — вспылил Павел Петрович, — но чему можно научиться у якобинцев, подло расправившихся со своим королем?

— В Париже я буду недолго и лишь из-за дипломатического поручения государыни.

— Да? И какое же поручение? — Но не успел еще Голицын и рта раскрыть в ответ, как Павел Петрович, спохватившись, замахал руками: — Не надо, не надо. У меня случайно вырвалось, не выдавайте тайн. — И печально добавил: — Вот уже минуло тридцать лет, как я хочу и чувствую себя в силах заниматься государственными делами, но мне ничего не доверяют.