Дикий пес - Александра Лисина

— Вперед!

После такого даже Стрегон решил поторопиться, а Лакр, разинувший было рот, так же быстро его закрыл. Только Картис позволил себе беспокойный взгляд, означающий, что он действительно переживает за своего вожака, да Тирриниэль тихо вздохнул:

— Спасибо, Бел, это было очень кстати.

Гончая хмуро покосилась на свои изорванные штаны, от которых теперь остались лохмотья. Выразительно скривилась, заметив, что сквозь прорехи слишком явно просматривалась ее белая кожа, на которой весьма красноречиво выделялся алый узор. Убедилась, что куртка и сорочка выглядят не лучше. Зло сплюнула, потому что переодеваться было некогда и пока не во что. Наконец обмотала спину остатками ткани с ножен, чтобы ни одна из смертоносных рун не мелькнула на свету, и дала отмашку двигаться.

После реки Стрегон отметил, что их сумасшедший бег немного замедлился, и счел это хорошим знаком, потому как вовсе не был уверен, что дотянет до вечера. Сердце колотилось уже в ушах, воздуха постоянно не хватало, одежда намокла так, что можно выжимать, и оставшаяся позади река была здесь совершенно ни при чем. Он хорошо знал, что уже давно бежит на пределе своих возможностей. Понимал, что еще никогда в жизни так не выкладывался. И вздохнул с непередаваемым облегчением лишь тогда, когда вожак ощутимо замедлил шаг, давая спутникам время восстановиться.

О том, как эту гонку выдерживал сам Белик, братья старались не думать: после пауков, многочисленного зверья, после речки этой проклятой, наконец, мальчишка все еще выглядел как взведенная скоба арбалета. Его движения по-прежнему оставались плавными, отточенными и экономными. Грудная клетка вздымалась ровно. Сильные ноги несли его вперед легко, словно и не было этого дикого кросса, не было ран, этой бешеной спешки и отчетливого страха за жизнь более слабых спутников.

Ближе к вечеру Стрегон заметил, что Белик начал все чаще оборачиваться и все ближе держаться к их нанимателю. Незаметно присматривал, оценивал, следил и как будто ждал, когда у того закончатся силы. Брон так и не пришел в себя с тех пор, как в последний раз Ланниэль заставил его напиться. А вот Тиль по-прежнему бежал сам, с обманчивой легкостью сохраняя навязанный темп. Он ни разу не пожаловался, не попросил снисхождения или сочувствия, просто бежал так, как требовала от него маленькая Гончая, и выглядел очень неплохо для существа, которому этим утром распороли грудь. Его лицо по-прежнему оставалась бесстрастным, холодный блеск глаз мог замораживать океаны, на корню пресекая сомнения в его железной воле. Однако взгляд Белика становился все тревожнее и все дольше задерживался на его посеревшем лице. Особенно когда эльф стал дышать с перерывами и впервые задень опустил потухший взор в землю.

Знакомую зеленую стену наемники встретили с таким облегчением, словно родную мать увидели после долгой разлуки. Они с трудом остановились, хватая ртами воздух, и ни капли не удивились, когда под властным взглядом Белика колючие ветви и покрытые ядовитыми капельками шипы подались в стороны. Без тени сомнений забрались внутрь, не обращая внимания на подозрительно шевелящиеся лианы. Доползли до благословенной поляны и, едва дождавшись разрешающего кивка, в изнеможении свалились на землю, потому сил ни у кого из них больше не было.

Перворожденные тяжело рухнули рядом, не стесняясь показать, что и им этот сумасшедший кросс дался нелегко. Один только Тирриниэль не позволил себе слабости — окинув снисходительным взглядом измученных спутников, он шагнул на мягкую траву, увидел древний ясень. Как-то странно улыбнулся, словно встретил старого знакомого, глубоко вздохнул и… только тогда начал заваливаться на землю.

— Тиль! — Белка, ожидавшая этого еще два часа назад, быстрее молнии метнулась от закрывающегося прохода. Уверенно подхватила под руки, осторожно придержала. Затем бережно уложила на землю, торопливо сдернула с себя изорванные в клочья перчатки и потянулась к своему мешку. — Лан! Живо ползи сюда! Картис! Разводи огонь и вари свои травы… только чтоб без дыма! Лан, возьми у меня второй пузырек с «нектаром» и займись Броном, пока он не помер. Вотрешь в рану столько, сколько она возьмет! Потом капнешь всем во фляги и заставишь выпить до дна! Тем, кто не ранен, по две капли, Лакру — три, Брону — пять, себе и Картису — по восемь. Для Тиля в отвар, который сделает Картис, добавишь двенадцать, понял?!

Картис, позабыв про усталость, без лишних слов помчался выполнять приказ, благо котелок они не потеряли, а холодный родник в местах мира имелся всегда.

— Лан! Торк тебя возьми! Ты меня слышишь?!

— Да, — сглотнул молодой маг, запоздало сообразив, что повелитель снова качается на самом краю.

Однако ослушаться не посмел: изнемогая от усталости, все же потащился за бесценным пузырьком, достал его дрожащими пальцами. Испуганно покосился на едва дышащего лорда и торопливо пополз к Брону, чтобы дать ему крохотный шанс на выживание. Точно так же, как Гончая собиралась дать этот шанс темному владыке.

Успокоившись насчет остальных, Гончая пристально всмотрелась в лицо Тиля и покачала головой. Упрямец… И ведь не сдался. Сам бледен до синевы, наверняка все резервы исчерпал до дна, чтобы не превратиться в обузу. Молчал всю дорогу, как гном под пытками, и только теперь окончательно свалился.

— Ох, Тиль…

Белка смахнула с его лица черную прядь, стараясь не потревожить искусно наведенную личину. Тяжело вздохнула при виде резко заострившихся черт и совершенно бескровных губ. Мельком заглянула в потухшие глаза, где почти не осталось жизни. А затем ножом разрезала мокрую от крови сорочку и насквозь пропитавшуюся повязку.

Стрегон только охнул, когда увидел на теле эльфа длинную безобразную рану, протянувшуюся от грудины до самой подмышки — неровную, ужасающе глубокую, с обломками разрубленных ребер и крупными багровыми сгустками, которые от легчайшего прикосновения Гончей начали с мерзким хлюпаньем вываливаться наружу. У костра горестно застонал Картис, смертельно побледнел Ланниэль, но Белка сделала знак не вмешиваться, и они остались на своих местах. Потом она так же бережно освободила Тилю грудь, вытряхнула из пузырька щедрую россыпь янтарных капелек, которыми с ней некогда поделилась кровная сестра. Мысленно вздохнула и принялась сноровисто втирать в уродливую рану, стараясь как можно быстрее наполнить ее целительным «нектаром».

Тирриниэль вздрогнул всем телом, когда ее руки коснулись кожи, но в себя не пришел. А братья лишь сейчас окончательно осознали, насколько же сильно он рисковал ради Белика. Они не знали, чего ему стоило держаться наравне со всеми. Не догадывались, сколько усилий пришлось приложить, чтобы за весь день не издать ни единого стона и выдержать поистине безумную боль, которая от каждого движения становилась все мучительнее. Быть может, только Белка и понимала, что ему пришлось сегодня перенести. Ланниэль смутно догадывался, насколько выложился за этот день его немолодой повелитель. И сейчас молча плакал, страшась, что от этой раны он уже не оправится.

— Ты сильный, Тиль, — тихо прошептала Белка, закончив с «нектаром» и ласково погладив растрепанную шевелюру эльфа. — Я знаю, что ты сильный. Весь твой род такой, до самого последнего мужа. Ты молодец, остроухий. Справился, не подвел меня… Держись, Тиль. Я рядом и не позволю тебе умереть…