Обет без молчания - Ольга Володарская

— И где мы будем жить? В подвале разрушенного дома?

— Я согласна и на это.

— Тебе так кажется.

— Нет, я готова терпеть трудности.

— Либе, нас поймают. Тебя вернут родителям, а меня отправят в колонию для малолетних. И в результате мы потеряем возможность увидеться вновь.

— Если я уеду, то навсегда!

— Не обязательно. Ты сможешь попасть в Германию по работе. Или я в СССР.

— Мы в школе учимся. Какая работа? Это же сколько времени пройдет…

— А иначе не получится. — Он присел на колени, взял мои руки и утопил в них свое лицо. Усики защекотали мою кожу, но приятно. — Если мы хотим быть вместе навсегда, нужно подождать, — услышала я его бормотание. — Пока будем писать друг другу письма и каждый день вспоминать что-то сокровенное.

— Первый лавандовый поцелуй?

— Второй, под омелой, тоже.

— Варенье из зеленых яблок.

— И кулебяку.

— Балерину, что ты подбросил на мой подоконник, я поставлю на тумбочку у кровати.

— А я буду носить шарф, что ты мне связала, — шарфом это чудо-юдо было трудно назвать — толстая шерстяная лента с поехавшими петлями. Но я старалась, вязала. — Еще я буду читать книги, что ты мне отдала. Слушать пластинки. И хранить нашу единственную совместную фотографию.

Да, была у нас и такая. Я сбежала с выпускного бала, что был устроен в школе для тех, кто отучился в восьмом и десятом классах, чтобы погулять с Клаусом. Нас снял фотограф, который крутился у костела в надежде заработать. Мы так ему понравились, что он не взял за работу ни пфенинга.

Тут мне пришла в голову мысль, которая еще несколько дней назад привела бы в ужас.

— Давай выпьем? — предложила я.

— Давай, — быстро согласился Клаус.

Он и сигареты уже пробовал, и алкоголь, но его не увлекло ни то, ни другое.

— Сейчас принесу киршвассер, у папы в кабинете стоит початая бутылка.

Но я задумала не пьянку! Ликер был предназначен для другого… раскрепощения.

Нам уже по четырнадцать, мы расстаемся надолго, если не навсегда. И это означает, что пришла пора переступить черту и заняться любовью. Наши чувства искренни, проверены временем. А наши тела… они созрели! Особенно мое. Я давно начала испытывать томление, да и Клаус тоже. Он никогда не сознавался в этом, но я сама понимала по его поведению: когда наши объятия становились особенно жаркими, он краснел, потел, чуть потрясывался и… резко от меня отстранялся. Я знала, что у возбужденных мальчиков случается эрекция, и Клаус не хотел смущать меня ею…

Или боялся не совладать с собой и дать волю страсти.

— Мы будет пить тут, у тебя в комнате? — спросил он.

Мой милый мальчик ни о чем не догадался.

— Нет, давай пойдем в НАШЕ место.

Его мы нашли не так давно — гуляя, наткнулись на развалины. От дома почти ничего не осталось, только флигель, но без крыши. Однако в нем когда-то была кочегарка, и она не пострадала. Маленькая, уютная, с проломом в стене, похожим на окошко. Его мы закрыли фанерой, чтобы никто не увидел нас, а на выемку наставили свечей. Старый диван без одного подлокотника, пыльный, почерневший от огня, застелили сначала газетами, потом гобеленом, тоже ветхим, но целым и чистым — я лично стирала его в ароматном мыле. Мы планировали обустроить НАШЕ место лучше: не только отмыть его, но и обставить. Но увы, уже не успеем!

Я быстро собралась, взяла бутылку, стаканы, печенье на закуску и пару апельсинов. Предполагая, что будет кровь, старенькое, но чистое полотенце. А вода имелась и в кочегарке. Клаус набирал ее на колонке в ведро, чтобы мы могли попить или что-то помыть.

До НАШЕГО места идти нужно было почти полчаса, и мне всегда казалось, что дорога не длинная, но не в этот день. Она стала бесконечной, и я предложила выпить понемногу. Клаус не стал возражать. Мы присели на низкий заборчик, откупорили бутылку и сделали по два глотка настойки прямо из горлышка. Я закашлялась, а Клаус только поморщился и тут же принялся чистить для меня апельсин. Я закусила, и мы двинулись дальше уже в приподнятом настроении.

В кочегарке мы зажгли свечи. Я разлила киршвассер по красивым стаканам — специально взяла такие. Хотела фужеры, да мама их уже упаковала. Мы снова выпили, теперь с удовольствием. Крепко, но вкусно. А как эффективно! Легкость и в теле, и в голове. Я перестала переживать, дергаться… Обмякла. Клаус тут же заключил меня в объятия, и мы стали целоваться. Я так увлеклась, что прикусила его губу, но меня это только раззадорило. Я взобралась на Клауса, обвила его руками и ногами, придавила к дивану. Такая близость позволила мне ощутить его эрекцию.

Так вот она какая… Каменная и горячая.

— Либе, остановись, — услышала я. — Прошу…

— Я хочу быть с тобой до конца, — ответила я и принялась стаскивать с себя кофточку. Под ней был лифчик — не самый красивый, из натурального кружева, — а хлопковый, но с розочками.

— И я… — Он застонал, увидев меня полуобнаженной. — Больше всего на свете! Но сейчас мы не можем дать себе волю.

— Почему? — и потянулась к крючкам, чтобы расстегнуть их.

— Это неправильно. — Клаус схватил меня за руки и сжал их довольно сильно.

— Только это и правильно!

— Нет, Либе! Я уважаю твоего отца и не могу лишить его дочь невинности в таком юном возрасте.

— Но если она сама этого хочет? — закричала я и начала плакать.

— Все равно. Я мужчина и должен нести ответственность за свои поступки. — Клаус сгреб меня в охапку, положил рядом с собой и крепко-крепко обнял, потому что я вырывалась. Меня отвергли! Я пришла в бешенство. — После секса рождаются дети, ты понимаешь?

— Не всегда.

— А если ты забеременеешь?

— И хорошо! Рожу!

— Мама тебе не позволит.

— Я буду скрывать от нее до тех пор, пока не станет поздно что-то предпринимать, — отбрехивалась я, но уже сама понимала, что Клаус во всем прав. Какие мне дети? Сама еще подросток. Да и половую жизнь я не планировала начинать так рано — думала отдаться Клаусу лет в семнадцать, и не в разбомбленном здании, а в каком-то красивом месте. Но жизнь внесла свои коррективы…

— Мы хотим быть вместе навсегда, так? — спросил он и повернул мое лицо к себе, чтобы посмотреть в глаза.

— Да.

— Тогда давай не будем все портить.

— А вдруг мы больше не увидимся?

— Этого не может быть, — сказал он с такой уверенностью, которой хватило на нас двоих.

И я успокоилась. Торопливо натянув на себя кофту, я прижалась к Клаусу. Мы больше не целовались и не говорили. Пожалуй, сливались душевно.

Когда колокола костела прозвонили пять раз, мы стали собираться. Допили киршвассер, доели апельсины и печенье. Оба захмелели, и не так, как до этого, а серьезно. Еле до дома дошли. А так как я забыла ключ, мы сели на лавку ждать родителей, да так на ней и уснули…