Гоголь. Мертвая душа - Петр Волконский

велели принести кушанья наверх, а сами занялись умыванием и прочими делами, накопившимися за время путешествия. Спиридону и Ефрему был выдан полтинник на двоих со строгим наказом не напиваться. Они пообещали с какой-то подозрительной готовностью, но на них махнули рукой.

Покончив с делами, Гоголь сел писать письма, а Багрицкий улегся на свою койку, забросил руки за голову и принялся глубокомысленно изучать настенный коврик с фигурами трех лебедей на пруду.

– Корнет Юрасов вывез из Варшавы целый гобелен с русалками, – молвил он. – Вот где искусство! Такое изящество линий! Лебеди что. Ты попробуй русалку изобразить правдоподобно.

Перо Гоголя царапнуло бумагу и оставило кляксу.

– Что так долго обед не несут? – пробормотал он.

– Пойти поторопить их, что ли? – спросил сам себя Багрицкий. – Можно подумать, они там рыбалку с охотой затеяли, чтобы нас накормить!

Разумеется, и стерлядь, и утка, а также сосиски с горошком, соленые огурцы, и пирожки, и капуста, и все прочее было запасено загодя и ждало своего часа. Но, когда половой, навесивши на руку полотенце, готовился доставить тяжело груженный поднос наверх, Ефрем остановил его и, повелительно указав на стол, за которым расположился со Спиридоном, распорядился:

– Поставь сюда. Я сам снесу. Господа чужие рожи видеть не желают.

Половой, рассчитывавший получить гривенник за услуги, заартачился. Тогда в спор вмешался Спиридон, сказавший:

– А ты нам водки неси. Быстрее, любезный. Душа горит.

Движение, которым он рванул себя за ворот, получилось столь красноречивым, что парень решил не испытывать судьбу. Пока он возился возле буфета, Ефрем ловко сгрузил в свою миску немалую часть кушаний, предназначенных для господ. Он и кучер сговорились сделать это, когда поняли, что с выданным им полтинником не разгуляешься. Хватало только на скромный ужин или штоф водки. Очутившись в роли буриданова осла, они проявили себя куда более смышлеными созданиями.

– Кто понесет? – спросил Спиридон, неотрывно наблюдая за тем, как разливается водка по чайным стаканам.

– Монету бросим, – сказал Ефрем. – Но сперва согреться надо, чтобы простуду отогнать.

– Запах учуют, – предупредил кучер и, следуя примеру товарища, взял в руку стакан и отставил локоть.

– А мы закусим. Зря, что ли, старались?

Крякнули одновременно. Так же одновременно понюхали ломти круто посоленного хлеба, а потом, не сговариваясь, сунули в рот по сосиске. Пока жевали, энергично ворочая челюстями, молчали. Потом Ефрем вытер пальцы о штаны и достал монету, приготовившись подбросить ее вверх.

– Погоди, – буркнул Спиридон, – капусты съедим. Слышишь, как пахнет? Враз водочный дух перешибет.

Они съели капусты, но после этого подкинуть монету не получилось. Она покатилась по столу и провалилась сквозь щель. Полезший ее доставать Ефрем ткнулся носом в пол. Спиридон хотел пошутить, что, мол, приятель окосел от одного стакана, но не сумел вымолвить ни слова. Язык распух так, что едва умещался во рту и совсем разучился говорить.

К столу подошел половой, что-то сердито сказал и хотел поднять поднос. Спиридон, твердо помнивший, что у них был другой уговор, не позволил. Он схватил поднос со своего края и потянул. Парень не уступил. Все, что находилось на подносе, вывалилось на стол, на лавку и на пол. Спиридон понимал, что случилось непоправимое, но это его не испугало. Ему было все равно. Ужасная тоска охватила его, как когда кто-то близкий умер, а ты еще совсем ребенок и не знаешь, как помочь горю, как унять его и вообще жить дальше. Дышать стало нечем. Он напрягся, как если бы хотел, чтобы его вырвало, но вместо этого изо рта у него потекла обильная слюна.

Он увидел Багрицкого, спускающегося по лестнице, и попытался свалить вину на Ефрема, указывая на него пальцем. Это было последнее, что он сделал в своей жизни. После этого тело кучера перестало удерживаться в сидячем положении и, накренившись, провалилось в страшную темноту.

Багрицкий повернул голову, услышав удар, и с ошеломлением понял, что шум произвел упавший и ударившийся затылком кучер. Из-под стола торчали ноги второго слуги, которого поручик узнал по полосатым штанам и грязным сапогам. Первой мыслью было, что мерзавцы успели напиться до поросячьего визга, но бутылка была опорожнена всего на треть, а изо ртов обоих валила кровавая пена.

Багрицкий уже видел такое во время недавней польской кампании, когда насмерть отравились три драгуна, вздумавшие выпить водки, приобретенной на хуторе. Лекарь определил, что их отравили ядом. Товарищи несчастных поскакали на хутор, но никого там не застали – хозяева попрятались в лесу. Здесь леса не было. Багрицкий огляделся, сверкая глазами.

– Трактирщик! – крикнул он громовым голосом. – Ты чем их напоил, каналья?

Публика трактира сидела потрясенная, не вполне понимая, что происходит. Трактирщик подбежал и застыл в оцепенении. Сверху сбежал Гоголь, услышавший, что в зале творится что-то неладное. Пока он щупал запястья слуг, Багрицкий тряс трактирщика за грудки, требуя ответить, кто и чем отравил бедолаг. На помощь хозяину пришел половой в красной рубахе.

– Не трожь батю! – потребовал он, размахивая ножом. – Мы здесь ни при чем.

– А кто при чем? – вкрадчиво спросил Багрицкий, прикидывая, как бы половчей заломить противнику РУКУ-

– Это Анкина работа! – горячился парень. – Я видел, как она что-то в тарелки сыплет. Спрашиваю – что? Солю – отвечает. Так соленое же! Она глаза опустила и шмыг. А теперь нет ее нигде.

Багрицкий вспомнил девку, от которой так и не допросился хрена, и посоветовал сыну трактирщика:

– Нож убери. А то руку сломаю к чертовой матери.

Парень подчинился. Трактирщик приобнял его за плечо, показывая, что они люди мирные и никому зла не желают.

– Пульса нет, – сообщил Гоголь, выпрямившись. – У обоих. Где теперь вашу Анку искать? Откуда она?

– Да кто ж ее знает, – сказал трактирщик. – Пришла сегодня наниматься. Пообещала бесплатно работать, за стол и кров. Ну и...

Он и его сын очень похоже скосили глаза, только в разные стороны. Багрицкому и Гоголю не нужно было пояснять, чем это работница приглянулась хозяевам трактира. Но не это их заботило. Пока посыльные скакали за околоточным и лекарем, товарищи поднялись к себе, чтобы обсудить случившееся.

– Я так понял, что Спиридон и Ефрем наших угощений попробовали, – мрачно произнес Гоголь. – На столе миска полная стояла.

– Видел, – сказал Багрицкий. – Что мы сделали этой Анке?

– Ей – ничего. Это нас встречают так,