Гоголь. Мертвая душа - Петр Волконский

Алексей. Сперва картечью, потом отравой. Кто-то очень не хочет пускать нас в Бендеры. И я знаю кто.

– Кто же этот мерзавец? – быстро спросил Багрицкий.

– Имени его не знаю, но могу с уверенностью утверждать, что человек этот причастен к торговле мертвыми душами.

– Вот оно что! Ну уж я до него доберусь. Саблю наточить, что ли?

– Оставь, брат, – остановил его Гоголь. – Сейчас полиция нагрянет. Незачем им знать, что ты вооружен.

– Знаешь, что меня бесит, Николай? – произнес Багрицкий. – Что я не могу ответный удар нанести. Все равно что с тенью воевать.

– Мы эту тень найдем, Алексей. Обязательно.

Они подошли к окну. Дождь давно закончился. Солнце алело над горизонтом.

– Аппетит пропал, – сказал Гоголь, – не знаю, как теперь и есть буду.

– Зато я знаю, – сказал Багрицкий. – Будем сперва кошкам скармливать. Или половым давать попробовать.

– Нет, не годится.

– Почему?

– Этим мы привлечем к себе внимание. Я знаю другой способ.

– Какой? – поинтересовался Багрицкий.

– Не зря же я в Светоносном братстве состою, – ответил Гоголь, задирая нос. – Кое-что умею. Нужно только все время настороже быть, чтобы вовремя угрозу распознать.

– Воля твоя, Николай. А я все-таки саблю наточу и пистолет проверю. Так оно надежнее будет.

С этими словами Багрицкий принялся рыться в своих вещах. Гоголь остался стоять у окна. Закат отбрасывал кровавые отблески на его заострившееся лицо. Он понял, насколько серьезно предприятие, за которое взялся. Еще можно было отказаться и повернуть обратно. Но он знал, что не сделает этого.

Глава XII

Яков Петрович Гуро ценил комфорт и в быту любил обставлять себя со вкусом. Он прибыл в Бендеры на день раньше Гоголя и остановился в лучшей гостинице города с видом на главную улицу. Ему не было нужды наводить какие-либо справки, ибо к его услугам имелся доклад, где было изложено все, достойное внимания начальника Первой экспедиции Третьего отделения императорской канцелярии. Там были характеристики всех высших чиновников города, здешней знати, промышленников и крупных помещиков. При желании в докладе можно было найти сведения обо всех главных событиях в Бендерах за последние пять лет. Там значилось, сколько кораблей проходит через порт на Днестре, сколько составов в день принимает железнодорожная станция, сколько жителей из десяти тысяч населения являются молдаванами и в какую сумму казне обошлось возведение Преображенского собора, задуманного как символ освобождения от турецкого ига. Даже не заглядывая в доклад, Гуро мог с большой долей точности предположить, что при строительстве было украдено примерно две трети средств. В Бессарабии с хищениями обстояло хуже, чем в остальной России, где довольствовались половиной.

Конторщик гостиницы почтительно попросил господина записать в журнал свой чин и фамилию для сообщения в полицию. Гуро хотел рассердиться, но вспомнил про свою миссию, взял перо и накорябал нечто неразборчивое, прекрасно зная, что никто интересоваться его личностью не станет. Городок был настолько сонный и ленивый, что полицмейстера можно было вообразить себе только спящим или пьяным, или же таким и сяким одновременно. Если же это окажется не так и блюстители порядка пожелают поближе познакомиться с приезжим, то на сей случай у него имелась грамота с печатью, при виде которой всякое высшее должностное лицо могло лишь вытянуться по струнке и почтительно спрашивать: «Чего изволите-с?>

Гуро не любил пользоваться такими приемами. Ему было интереснее пускать в ход свои недюжинные способности. Ведь наши таланты, подобно оружию и инструментам, ржавеют, тупеют и утрачивают силу, когда им не находится достаточно частое применение.

Отобедав и отдохнув после дороги, он вышел прогуляться, пользуясь тем, что пока что в городе нет Гоголя, который мог бы его опознать. Гуро обогнал бричку соперника ночью, пожертвовав сном ради такого случая. Он принял решение самому не начинать расследование, а предоставить это другим. Ему хотелось посмотреть, на что способен Гоголь и не напрасно ли тратятся ресурсы и энергии на переманивание его на свою сторону. Одни только сеансы устрашения потребовали от Гуро огромного напряжения сил. Не слишком ли расточительно?

Бендеры ничем не уступали другим уездным городам России, хотя бросалось в глаза обилие желтой краски на каменных фасадах и явный переизбыток зеленых оград и заборов. Вдоль центральной улицы тянулись двухэтажные дома с прочными ставнями понизу. Вывески были явно нарисованы одним художником, которому особенно хорошо удавались усатые физиономии, сапоги и дамские шляпки. Одну харчевню он обозначил свиньей с воткнутыми в нее ножом и вилкой, так та свинья выглядела совершенно живою и до того сердитою, что ноги отказывались идти в ту харчевню. Зато двухглавый орел на питейном заведении смотрелся ощипанной курицей и не внушал ни малейшего уважения. Мостовая бугрилась, вместо деревьев вдоль нее торчали пни, аккуратно выкрашенные белилами.

Ничего примечательного не было в этом городишке, так что путешественнику, повидавшему заснеженные Альпы, виноградники Франции и замки Германии, делалось тут невыразимо скучно. По улицам громыхали тяжело груженные телеги, и пыльные возницы их с вожделением глядели на городских барышень и вывески, которые, как им казалось, в равной степени представляли собой верх совершенства. Все они везли свои товары к главному городскому привозу, чтобы получить там от перекупщиков заслюнявленные ассигнации и тотчас начать тратить их в Бендерах – кто в лавках, кто в кабаках, а кто и в домах столь сомнительного свойства, что, щадя чувства дам, читающих эти строки, автор не станет более распространяться на эту тему, а поспешит поставить многоточие и вернуться к Якову Петровичу Гуро, продолжающему свою прогулку...

Не зная, чем себя развлечь, он подошел к уличной тумбе с афишами и стал читать, когда почувствовал, что ему смотрят в спину – и не одной парой глаз, а сразу несколькими. Он не сразу обернулся, стараясь разобраться, какие ощущения вызывают у него взгляды. Затем крутнул в руке трость и посмотрел назад.

Это была кучка цыганок, похожих на кучу пестрого тряпья, сваленного на тротуаре. Прохожие боязливо сторонились их, даже если приходилось перебегать мостовую перед повозками. Все, кроме одной, были довольно молоды и даже привлекательны, если бы не излучаемое ими ощущение нечистоты, как телесной, так и внутренней, подкожной. Старуха с трубкой и седыми космами, лезущими из косынки, перехватившей лоб, была ведьмой – Гуро распознал это не столько мозгом, сколько нижней частью желудка.

– Пойдите прочь! – негромко сказал им он. – От меня ничего не добьешься.

– У тебя