Дневник Мишки Клюшкина - Анна Кичайкина

— А! Проиграл-проиграл! — закричал я.

— Почему это? — вытаращился Лёшка.

— «Да» и «нет» не говорить, — напомнил я условие игры и захохотал.

— Тьфу ты! — рассердился Лёшка. — Давай во что-нибудь другое поиграем.

— Во что? У меня шахматы с собой есть.

— Да ну. Голову морочить. Давай в морской бой, — предложил он.

— Не, в школе надоело.

— Может, тогда в домино?

— Ладно, давай в домино, — через силу согласился я.

Так проиграли мы до самого вечера. Затем поужинали и легли спать. Засыпать под стук колёс было очень приятно. И я уже задремал, как вдруг послышался громкий храп. Ёлки зелёные! Я совсем забыл, что Лёшка во сне храпит. Я с ним намучился, когда он у нас пару раз ночевал. От расстройства у меня весь сон пропал. «Что же это, думаю, за безобразие. В кои-то веки удалось на поезде прокатиться и то не поспишь по-нормальному».

Лежу, а в голове мысли всякие мелькают, как столбы за окном. Уж думал, так за всю ночь глаз и не сомкну. Но нет, в конце концов задремал и незаметно уснул.

Долго ли, коротко ли спал, как говорится в сказках, а только приспичило мне ночью в туалет идти. Кое-как слез я с полки и, шатаясь в полусне, вышел в коридор. А коридор длиннющий, полутёмный и тоже шатается. Добрёл я до туалета, держась за стенку, и так же вернулся обратно.

Дверь в купе открыл — тихо. Хорошо, думаю, что Лёшка не храпит. Уснуть не помешает. Взобрался впотьмах на свою полку, а там кто-то лежит.

«Ага, — догадался я. — Это Лёшка ко мне перебрался. Думает, я испугаюсь и заору. Нетушки! Сам пусть утром проснётся и орёт».

Усмехнулся я и уснул спокойненько.

А утром слышу — и вправду орёт кто-то. Только не Лёшкиным голосом. Спросонку ничего не разберу. Какая-то старуха меня в бок пихает и кричит:

— Пресвятая Богородица! Спаси и защити! От человека лихого, от глаза дурного, от судьбы плакучей, беды неминучей!

Я вначале решил — привиделась она мне. А потом почему-то подумал, не Лёшкина ли это жена. А когда наконец совсем проснулся, с полки соскочил, гляжу — все в купе чужие.

На нижней полке дядька пузатый в майке сидит, рядом парень в татуировках, а напротив девчонка к стенке жмётся.

Тут я прямо обалдел. Где это я? И что это за люди? А старуха всё не унимается, чуть ли не визжит уже. Я от греха подальше — к двери кинулся. Только за ручку схватился, а парень меня — хвать!

— Ну что, — говорит, — обчистил старушку?

— Чего её чистить? Она вроде бы не грязная, — буркнул я.

— Ты лохом-то не прикидывайся, — снова говорит парень. — А колись по-хорошему.

Я никак не соображу, чего он от меня добивается и говорю:

— Дяденька, отпустите, а то я сейчас упаду.

Он мне:

— Ничего, не хрустальный, поди уши не отломятся.

Тут в дверь постучали, и вошёл проводник.

— Что случилось, граждане? Почему на весь вагон переполох устроили?

Старуха наконец замолчала, а толстый дядька говорит:

— Да вот субчика одного поймали. С какими целями проник он в наше мирное купе — не известно.

— Пройдём со мной, — проводник взял меня за плечо. — Разберёмся.

Парень отпустил мою руку и сказал:

— Разберитесь-разберитесь. А то никакого порядку. Спишь вот так ночью и беды своей не чуешь.

Мы с проводником вышли. Вижу: мама с бледным лицом и растрёпанными волосами мечется по коридору, подряд во все купе заглядывает.

Я сразу закричал: «Мама!», — вырвался от проводника и бросился к ней. И мы так обнялись, будто я с фронта вернулся.

Когда потом всё выяснилось, проводник укорил маму в том, что родители, дескать, плохо смотрят за своими детьми, а потому случаются всякие неприятности. Мама в ответ счастливо улыбалась, со всем соглашалась, а потом той, напуганной мной старушке, отнесла вафельный торт. Кстати, старушка оказалась доброй, меня простила, и вся эта история закончилась вполне благополучно. Если не считать, что Лешка хохотал надо мной всю дорогу как ненормальный.

На станции нас встретила бабушка маленькая, кругленькая, в белом платочке. Она всех по очереди расцеловала, включая Лёшку, а потом повела домой. По пути нас лениво облаяли деревенские собаки, валявшиеся в пыли на дороге, и долгими взглядами проводили любопытствующие старушки со своими малолетними бесштанными внуками.

Бабушкин домик оказался очень уютным. Он был небольшим, деревянным, с голубыми ставнями. На раскрытых окнах белели занавесочки и цвела герань. Чистый дворик был засажен яркими цветами, а в дальнем углу стояла будка, из которой вылез, почёсываясь, пёс весьма неблагообразной наружности.

— Ой кто это? — поразилась его виду мама.

— Тобик, леший его забери, — махнула рукой бабушка. — Днём спит, ночью воет.

— А что он ещё умеет делать? — поинтересовался Лёшка.

— Да что? По грядкам бегать, рыбу у соседа красть да с котом драться. Вот, пожалуй, и все его таланты, — засмеялась бабушка.

— Не беспокойтесь, мы его выдрессируем, — пообещал Лёшка.

— Сделайте милость, — обрадовалась бабушка. — А то кормлю, сама не знаю за что.

— Порода-то как называется? — захотел выяснить я.

— Какая там порода! Дворняга обыкновенная.

Пёс звучно зевнул и уставился на нас, равнодушно ожидая дальнейшего развития событий.

— Тобик! Тобик! — позвал я.

Пёс и ухом не повёл. Как стоял, расставив свои кривоватые лапы, так и остался непоколебимым.

— Пошли обедать, ну его, — сказала бабушка.

Мы зашли на веранду, а Тобик оглянулся по сторонам и, убедившись, что окружающий пейзаж остался неизменным, гремя цепью влез в свою будку, улёгся на бок и высунул наружу нос.

Пока мы распаковывали вещи, мама помогала бабушке накрывать на стол. Бабушка, конечно, расстаралась. Каких только разносолов не выставила: молодую картошечку с топлёным маслом и зелёным луком, свежие огурчики с помидорчиками, маринованные грибочки, солёное сало, сметану, творог и ещё аппетитные румяные плюшки.

— Молочка попробуйте настоящего, — придвинула она нам с Лёшкой по кружке. — В городе такого днём с огнём не сыщешь.