Свобода - Джонатан Франзен

Она бросила мяч, тот описал длинную траекторию и приземлился куда-то на трибуны. Пытаясь сглотнуть ком в горле и разозлиться, она получила штрафной за нарушение. Прыгала Патти уже совсем без энтузиазма. В трехочковой зоне она дважды упустила мяч, и тренер вызвала ее на пару слов.

— Так, где моя девочка? Где мой лидер?

— У меня сегодня не получается.

— У тебя все получится. Все в твоих руках.

— Ладно.

— Покричи на меня. Выпусти пар.

Патти потрясла головой:

— Не хочу выпускать.

Тренер нагнулась и взглянула ей в лицо, и Патти с огромным усилием заставила себя взглянуть ей в глаза.

— Кто наш лидер?

— Я.

— Крикни!

— Не могу.

— Хочешь, чтобы я тебя удалила? Ты этого хочешь?

— Нет!

— Тогда иди. Ты нам нужна. Поговорим потом, ладно?

— Ладно.

Прилив сил тут же схлынул, ненадолго задержавшись в теле Патти. Она продолжала играть ради своих товарищей, но играла бесхарактерно, совсем как когда-то, — она участвовала в игре, а не вела ее, передавала мяч, а не забивала его; а затем скатилась к еще более старым привычкам и торчала на краю поля, иногда бросая оттуда мяч в прыжке — в другой вечер ей бы удался подобный трюк, но не сегодня. Как сложно спрятаться на баскетбольном поле! Патти вновь и вновь терпела неудачи, и каждая новая неудача словно бы приближала следующую. Повзрослев и узнав, что такое депрессия, она привыкла к чувству, которое испытывала в тот февральский вечер. Но тогда для нее было внове видеть, как вокруг бурлит игра, полностью вышедшая из-под ее контроля, и ощущать, что все происходящее — приближение и удаление мяча, тяжелые удары ног по полу, каждая новая попытка противостоять целеустремленным и решительным «Мишкам», каждый добродушный хлопок по плечу в перерыве — имеет один смысл: это ее поражение, ее беспросветное будущее, тщетность ее усилий.

В конце третьего периода тренер наконец усадила ее на скамью. «Суслики» отставали на двадцать пять очков. Оказавшись на скамье, Патти немного пришла в себя. У нее вновь прорезался голос, и она подбадривала своих товарищей и хлопала их по ладоням, как неугомонная первокурсница, упиваясь унижением и стыдом из-за их чрезмерно деликатных утешений — она была низвергнута до болельщицы в игре, в которой должна была блистать. Но она считала, что заслужила этот позор, наломав дров на поле. Купаясь в собственном дерьме, Патти впервые за день отлично себя чувствовала.

В раздевалке она пропустила мимо ушей отповедь тренера, после чего проплакала добрых полчаса. Друзьям хватило мудрости оставить ее в покое.

Надев пуховик и вязаную шапочку с эмблемой «Сусликов», она отправилась в лекторий, надеясь, что Блэкман еще выступает, но здание уже было заперто. На секунду Патти задумалась, не вернуться ли ей к себе, чтобы позвонить Уолтеру, но тут же поняла, что больше всего ей сейчас хочется нарушить режим и напиться вина. По заснеженным улицам она добрела до квартиры Элизы и тут поняла, что на самом деле ей больше всего хочется наорать на подругу.

Элиза возразила по домофону, что сейчас поздно и она устала.

— Впусти меня, — потребовала Патти. — Без вариантов.

Элиза впустила ее и улеглась на диван. Она валялась в пижаме и слушала какой-то пульсирующий джаз. Густой воздух был пропитан апатией и застоявшимся сигаретным дымом. Патти, упакованная в пуховик, стояла у дивана, и с ее кроссовок стекал растаявший снег. Элиза медленно дышала и очень долго собиралась заговорить — случайные подергивания лицевых мускулов наконец утратили хаотичность, и ей удалось пробормотать:

— Как игра?

Патти не ответила. Вскоре стало очевидно, что Элиза забыла о ее присутствии.

Не было смысла начинать орать на нее прямо сейчас, поэтому Патти быстро обыскала квартиру. Она сразу же нашла у дивана героин — Элиза просто бросила сверху подушку. Среди поэтических и музыкальных журналов лежала синяя папка на трех кольцах. На первый взгляд, с лета ее содержимое не изменилось. Она порылась в бумагах и счетах в поисках чего-нибудь, имеющего отношения к медицине, но ничего не нашла. Пластинка пошла по второму кругу. Патти перевернула ее и уселась на журнальный столик — перед ней лежал альбом и героин.

— Подъем, — сказала она.

Элиза зажмурилась еще крепче. Патти потрясла ее за ногу.

— Подъем!

— Мне нужна сигарета. Химия меня просто вырубает.

Патти усадила ее попрямее.

— Привет, — сказала Элиза, слабо улыбаясь. — Рада тебя видеть.

— Я больше не хочу с тобой дружить, — заявила Патти. — Мы больше не будем встречаться.

— Почему?

— Просто не хочу.

Элиза закрыла глаза и потрясла головой.

— Ты должна помочь мне, — сказала она. — Я принимала наркотики из-за боли. Из-за рака. Я хотела сказать тебе, но не решалась…

Она откинулась на спину.

— У тебя нет рака. Ты это выдумала, потому что двинулась на мне.

— У меня лейкемия. Сто процентов.

— Я пришла из вежливости, чтобы поговорить с тобой лично. Теперь я пошла.

— Останься! У меня проблемы с наркотиками, ты должна мне помочь.

— Мне нечем тебе помочь. Обратись к родителям.

Последовала долгая пауза.

— Дай сигарету, — попросила Элиза.

— Меня бесят твои сигареты.

— Я думала, что ты меня понимаешь насчет родителей. В том плане, что я не та, кем они хотели бы меня видеть.

— Я тебя вообще не понимаю.

Последовала еще одна пауза.

— Ты же понимаешь, что будет, если ты уйдешь? — спросила Элиза. — Я покончу с собой.

— Тогда нам определенно следует остаться друзьями! — съязвила Патти. — Чувствую, будет весело.

— Я просто тебя предупреждаю. Ты — единственная прекрасная вещь в моей жизни.

— Я не вещь, — уверенно сказала Патти.

— Ты когда-нибудь видела, как кто-нибудь колется? Я неплохо наловчилась.

Патти убрала шприц и героин в карман куртки.

— Какой телефон у твоих родителей?

— Не звони им.

— Позвоню. Без вариантов.

— Ты меня не бросишь? Ты будешь меня навещать?

— Обязательно, — солгала Патти. — Скажи мне номер.

— Они все время о тебе спрашивают. Они считают, что ты хорошо на меня влияешь. Ты не уйдешь?

— Не уйду, — снова солгала Патти. — Какой номер?

Родители прибыли после полуночи и выглядели именно так, как должны выглядеть люди, которых оторвали от приятного времяпрепровождения по подобному поводу. Патти обрадовалась знакомству с ними, но это чувство определенно не было взаимным.