Последний трюк - Себастьян де Кастелл

Бесконечный поток несчастных случаев, нарастающая волна необъяснимых бед, которые рвут на части её волю. Теперь у неё проблемы с тем, чтобы воспользоваться магией шёлка. Перед этим погасла её татуировка железа. Частица за частицей крошечные недуги разрушают её.

– Брат, пожалуйста, – слышу я голос Шеллы.

Отметины вокруг моего глаза медленно закрываются, но сперва проклинают меня ещё одним видением.

Мать стоит перед зеркалом, накладывая мазь на порез на ключице, но видит что-то под ним. Она распахивает верхнюю часть своего одеяния. На её коже на языке берабесков вырезано слово. Шрам выглядит старым, почти зажившим, но вчера его не было.

Чёрное солнце за окном поднимается и опускается, поднимается и опускается. Всякий раз оно возвращает меня к Бене-маат, стоящей перед зеркалом, видящей новое слово, начертанное шрамами на холсте её тела: каждое слово связано с новым несчастным случаем, новой бедой, неумолимо приближающей её конец.

«Проклятие» – так назвал это мой отец.

Я пытаюсь закрыть глаза, чтобы не видеть маму такой, но последние следы энигматизма открывают мне весь текст целиком. Я лишь немного знаю по-берабесски, но умею читать достаточно, чтобы понять: тонкие линии сами собой медленно вырезающиеся на теле моей матери, – слова радости. Благочестия. Молитвы.

Мир Теней исчез, и я снова очутился в дароменском дворце, у дверей своих покоев. Сестра обнимала меня, чтобы я не упал.

– Он её убил, – произнес я вслух. – Правоверные швырнули Проклятие, но они лишь призвали его силу. Они сделали это ради него.

– Кого? – спросила Шелла.

– Бога.

Дом – это чувства. Воспоминание о тёплой постели. Голоса твоих родителей, зовущих тебя завтракать. Дом – это не крыша и не четыре стены. Это вообще не место.

Может, именно поэтому его так трудно снова найти, если ты отсутствовал слишком долго.

Караван экипажей и повозок с припасами, растянувшийся на милю, а также сотни верховых солдат, слуг и дипломатов двигались по сверкающей западной имперской дороге со всем изяществом бронированного червя, скользящего по грязи. Каждый медленный шаг моей лошади напоминал о том, что я приближаюсь к дому, из которого давным-давно сбежал и куда поклялся никогда не возвращаться.

Дорога от столицы Дарома, до Оатас Джан-Ксана, города, где я родился, занимает девятнадцать дней. Совсем немного, если забыть о том, что до первого дня рождения Бога осталось всего несколько недель, а празднества в его честь включают в себя объявление войны. Так почему же королева, не говоря уж о Шептунах, медлила, неужели только чтобы присутствовать на похоронах женщины, с которой никогда даже не встречалась?

– Мило, тебе не кажется? – спросила Шелла, придержав лошадь, чтобы подъехать ближе ко мне.

Я оставался в хвосте каравана, предпочитая избегать сердитых взглядов и приглушённых угроз магов из свиты моего отца. Королева постоянно проводила частные собрания в своём экипаже, и её советники – в число которых в эти дни всегда входил по крайней мере один Шептун – отлично справлялись с тем, чтобы меня к ней не подпускать.

– Мило? – переспросил я.

Шелла показала на бесконечную вереницу лошадей и повозок впереди.

– Империя почтила память нашей матери, отправив большую делегацию.

Мне было интересно, действительно ли она в это верит. Чрезвычайно проницательная и смыслящая в политике и интригах, моя сестра всегда слепла, когда дело касалось нашей семьи. Может, именно поэтому она не смогла понять очевидного: никто не приводит столько генералов и конницы, чтобы отдать дань уважения жене незначительного иностранного государя. Такое множество военных собирают лишь потому, что это удобный способ перебросить несколько элитных подразделений поближе к границе Берабеска, не вызывая подозрений.

То была первая причина, по которой королева Дарома была готова потратить столько драгоценного времени, хотя день рождения Бога-ребёнка Берабеска быстро приближался. Вторая причина сводилась к простой арифметике: Оатас Джан-Ксан находится всего в одиннадцати днях езды на быстром коне от Махан Мебаба, столицы берабессксой теократии. К тому времени, как мы предадим мою мать земле, мне придётся либо впервые совершить убийство по политическим мотивам, либо сидеть сложа руки и смотреть, как весь континент катится прямиком в ад.

– Брат? – окликнула Шелла.

Я показал на Рейчиса, который свернулся калачиком. Через минуту-другую он издаст рокочущий длинный храп (позже он будет отрицать, что храпел) и начнёт пукать, чем будет чрезмерно гордиться.

– Каждый раз, объявляясь, ты усыпляешь моего делового партнёра. Он терпеть этого не может.

Шелла возвела глаза к небу.

– Думаешь, я трачу магию шёлка на некхека?

– Эти существа предпочитают термин «белкокот», – сообщил я. – Почему он превращается в глупое животное всякий раз, когда ты появляешься?

– Ответ будет несколько… сложным.

Сестра привыкла забывать, что в те годы, когда мы были посвящёнными, я учился магии так же прилежно, как и она. Я овладел всеми вербальными заклинаниями, получил выдающиеся знания об эзотерической геометрии, и никто не мог сложить сложные соматические формы точнее меня. Честное слово, я был настолько же искусен в магическом мастерстве, как и любой лорд-маг нашего клана. За исключением… Ну, вы знаете, той части, которая касалась реальной магии.

Шелла заметила выражение моего лица и вздохнула.

– Прекрасно. Помнишь заклинания, которые ты умолял меня сотворить, чтобы сохранить жизнь некхеку, когда тот, раненный, остался в пустыне, а тебя держали в плену в Аббатстве Теней? Эти заклинания требовали использования магии железа и связывающих кровь чар… И я не смогла потом полностью их удалить.

– Поэтому каждый раз, когда ты оказываешься рядом с ним…

Шелла посмотрела на спящего белкокота.

– По-моему, разновидность магической спячки. – Она подняла руку, демонстрируя мне, что её татуировка крови мерцает. – Часть моих сил истощилась, когда силы маленького грязного монстра восстановились.

Я навострил уши, услышав нехарактерную нотку нежности в словах «грязный маленький монстр».

– Ой, сестра… неужели ты питаешь слабость к грязному некхеку?

Её щёки порозовели.

– Не говори глупостей. Он отвратителен. Гнусен. Жаден. Развратен…

Она прервала перечисление его пороков и пустила свою лошадь ближе к моей. Потом нерешительно протянула руку, чтобы коснуться шерсти Рейчиса.

– Но я рада, что ты нашёл его, брат. Мне ненавистна мысль о том, что ты один.

Неожиданное и удивительно сострадательное чувство было подобно тёплому ветерку, который овеял нас обоих. Я сосчитал несколько секунд, пока сестра всё не испортила.