Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления - Тарик Али

подается как образ. Так же как обожествление Черчилля всерьез началось в постфолклендский период правления Тэтчер, натужное увековечение и восхваление «Великой войны» развернулось в год ее столетия{44}.

Вызвали ли пропагандируемые государством образы какие-либо критические вопросы? Чтения стихов военных поэтов на состоявшихся в тот год литературных фестивалях были гораздо полезнее, чем официальный спектакль. Тем временем историческое объяснение причин конфликта, которое звучало из уст Дэвида Кэмерона и членов его правительства, повторяло версию, бывшую в ходу во время самой войны, но в последующие десятилетия изъятую из обращения за негодностью. Согласно этой версии, Великобритания вступила в войну, чтобы защитить отважную маленькую Бельгию. Или, как вариант, в связанных друг с другом коридорах Уайтхолла и Би-би-си появлялся призрак ужасного гунна[85], а газеты Мёрдока захлебывались шовинизмом, внушая молодым поколениям мысль о том, что война началась целиком по вине Германии. Некритично повторять этот вздор в XXI в., как поступили большинство крупных СМИ, было просто позором.

Главной причиной войны была имперская жадность. Британская элита не могла удержаться от вступления в войну, так как эти люди откровенно захватили или еще каким-то образом контролировали самое большое число колоний и экономических бастионов на земном шаре. Они были не готовы чем-либо делиться с немцами. Центральные органы управления всех участвовавших в войне империй – за исключением отчасти турок-османов и японцев – находились в Европе. Именно европейские государства-нации разделили мир на колонии и правили ими. Германия и Италия, припозднившиеся с созданием собственных национальных государств, были настроены насмерть грызться в этой волчьей стае за то, чтобы урвать себе кусок планеты пожирнее.

Эта конкуренция и породила конфликт. Каждый из участников выбирал свою сторону исключительно на основании собственных национальных интересов, будь то экспансия или всего лишь сохранение колониальных владений. К демократии все это не имело практически никакого отношения. Соответственно были выстроены обе империалистические банды. В Тройственной Антанте состояли англичане, французы и русские, у всех были свои собственные колонии. Одну за другой эта компания привлекла на свою сторону Сербию, Португалию, Японию, Румынию, Китай, Италию (перебежавшую в их лагерь в 1915 г.), Бразилию, Перу и, что имело решающее значение в 1917 г., Соединенные Штаты – после того, как в ходе Февральской революции в России свергли царя и Восточный фронт оказался дестабилизирован. Из Центральных держав главными были Германия и Австро-Венгрия, к которым позднее присоединилась Османская империя.

В событиях, которые привели к началу войны, прослеживается четкая структура. С первого же десятилетия XX в. ощущалось решительное движение истории – первые толчки землетрясения, которые почувствовали как те, кто готовился воевать, так и противостоящий им европейский рабочий класс и социалистические партии. Самые разные люди – либеральный историк Гобсон, русский большевик Ленин, английские социалисты Брейлсфорд, Кейр Харди и Рамсей Макдональд, немецкие социал-демократы Люксембург, Либкнехт и Каутский, а также многие другие – уже отметили назревавший конфликт между соперничающими европейскими империями. В 1912 г. социалисты Второго интернационала были настолько уверены в том, что война вот-вот разразится, что единогласно одобрили антивоенную резолюцию, предложенную Лениным и Люксембург, особо оговорив, что с началом конфликта они организуют общеевропейскую стачку, которая парализует военную машину. Рабочие не станут умирать за капитал и империю.

В Великобритании возглавляемое Асквитом либеральное правительство включало трех ключевых игроков: Ллойд Джорджа в казначействе, Уинстона Черчилля в адмиралтействе и сэра Эдварда Грея в министерстве иностранных дел. До этого Черчилль поддержал предлагавшиеся либералами реформы системы социального обеспечения, запущенные после выборов 1906 г., а также выступил в поддержку Ллойд Джорджа во время конституционного кризиса 1911 г., когда палата лордов с одобрения короля попыталась заблокировать реформы. Двумя годами ранее он вместе с Ллойд Джорджем отверг предлагаемую сумму расходов на военно-морской флот, но очень скоро пересмотрел свою позицию. Визит германского военного корабля в марокканский порт Агадир в июле 1911 г. стал сигналом того, что и так становилось все яснее для каждого. Берлин намеревался устроить провокацию и произвести впечатление на французов, которые ранее направили войска в сердце этого арабского государства. Отнюдь не собираясь бросать вызов французскому экспансионизму, руководители Германии требовали территорий для собственной неоперившейся империи.

Этого было достаточно, чтобы подтолкнуть Черчилля к действию: Германия явно что-то задумала. Он оказал давление на Ллойд Джорджа, чтобы тот включил в свое выступление в Мэншн-Хаузе[86] перед собравшимися финансистами и их друзьями – аудиторией, в которую также входили торговцы смертью, производители вооружений, богатевшие с каждой новой войной, – нижеследующий пассаж. Канцлер подчинился. После ритуальных реверансов насчет мира во всем мире он произнес следующее:

Но если нам навяжут ситуацию, когда сохранить мир можно будет лишь путем отказа от того великого и благодетельного положения, которого Великобритания добилась веками героизма и подвигов, и позволят себе обращаться с Великобританией в сферах ее жизненных интересов так, будто на собрании наций она не обладает никаким весом, – я со всей решительностью заявляю, что мир такой ценой был бы невыносимым унижением для столь великой страны, как наша.

В Магрибе у Великобритании не было прямых интересов, но ее тревожило растущее торговое и военно-морское соперничество с Германией. Кроме того, Великобритания была решительно настроена блокировать все усилия Германии по установлению торговых связей с разбросанными по всему свету британскими колониями и полуколониями. Несмотря на это, немцы постепенно расширяли собственный территориальный охват, совершая прорывы на юго-востоке Европы, на Балканах и на территории теперь уже очень больной Османской империи. Символом франко-германского экономического соперничества стали огромные месторождения железа во Франции и массивные угольные залежи в Рурском бассейне Германии. Объединение угля и железа было мечтой промышленников и представлявших их политиков по обе стороны границы. По этому вопросу симпатии Великобритании были на стороне французов.

Цифры говорили сами за себя. Великобритания, будучи «мастерской мира», совершенно не желала, чтобы в этом качестве ее сменил кто-то другой – и уж точно не эти немецкие выскочки. Однако, притом что она по-прежнему могла похвастать своим огромным преимуществом в протяженности колониальных железных дорог (на площади вчетверо большей, чем площадь германских колоний), на собственно промышленном фронте немцы уже догнали и перегнали англичан. В 1892 г., как не уставал подчеркивать Ленин, производство чугуна в Германии составляло 4,9 миллиона тонн – меньше, чем у Великобритании с ее 6,8 миллиона тонн. К 1912 г. перевес немцев уже нельзя было отрицать. Ленин вежливо задавался вопросом: «Спрашивается, на почве капитализма какое могло быть иное средство, кроме войны, для устранения несоответствия между развитием производительных сил и накоплением капитала, с одной стороны, разделом колоний и "сфер влияния" для финансового капитала – с другой?»

Учитывая экономические структуры капиталистической системы, война и захват были единственными способами объединить минеральные ископаемые под одним флагом. Франция и Германия были в равной степени воинственны, и именно их взаимная враждебность определила природу военных союзов, которые формировались для предстоявшей долгой (с 1914 по 1945 г.) «европейской гражданской войны»[87]. Цели царского правительства включали в себя обретение контроля над проливами, связывающими Черное море со Средиземным, а также устранение австрийского влияния на Балканах – под лозунгом панславизма.

Эти конфликтующие интересы стали причиной череды кризисов, которыми были отмечены пять лет до начала войны в 1914 г. Мир уже разделился на государства, которые давали в долг, и те, которые брали займы. Англичане поддерживали свою гегемонию в Африке и Азии благодаря системе, в которую входили как непосредственные колонии, так и полуколонии. Там, где выдавались кредиты, – в Китае, Египте, Аргентине – высшей и последней судебной инстанцией был британский военно-морской флот. При этом для британской торговли было жизненно важно сохранить эти страны открытыми для себя. Если Германия станет доминирующей державой в Европе, вся система рано или поздно окажется под угрозой.

Руководители Британской империи вполне могли сохранить нейтралитет. Но, как всегда, – и подобно всем прочим империям – Великобритания на первый план ставила свои собственные интересы, независимо от используемых методов или отрицательных последствий. Вопросы о жизни и смерти в колониях редко становились предметом серьезных обсуждений в официальном политическом дискурсе имперских элит Лондона. Либеральная партия, а позднее и лейбористская фракция в парламенте