KapitalistЪ - Алексей Стацевич

из двух мостов, соединяющих в то время Манхэттен и Лонг-Айленд. Это в течение ближайших лет, как помнил Иван, состоятся открытия Манхэттенского моста и моста Куи́нсборо, а пока у путешествующих между районами горожан особого выбора не имелось.

В-четвертых, Иван время от времени захаживал в конторку Ганса, где раз за разом целенаправленно проигрывал небольшие суммы. В общей сложности получилось около трех сотен долларов. Таким образом он «прикармливал» владельца бакет шопа, чтобы тот по своим записям видел — клиент мало что понимает в рынке.

Вся убыточная торговля шла под непрекращающееся нытье, что фортуна его, Ивана, не любит, но однажды это изменится, и когда-нибудь, когда он заработает огромную кучу денег, то обязательно придет и покажет всем «кузькину мать». Кто такой этот Кузька, чьей матерью он угрожает, Иван американцу решил не объяснять. Да тот бы и не понял.

В-пятых, после увольнения с пирса Крюков начал время от времени названивать мистеру Фоксу домой с просьбой одолжить немного денег «на выгодное дело» и с обещанием вернуть всю сумму с процентами через три дня.

Таким образом он взял сначала одну тысячу долларов, затем три, потом шесть. И каждый раз пунктуально возвращал взятое, накидывая сверху, по договоренности, пять процентов. За все время вышло пятьсот долларов.

Конечно, ни в какое «выгодное дело» Иван не вкладывал. Он просто держал у себя эту сумму, а через три дня отдавал. Казалось бы, никакой экономической выгоды в этом нет, но с мистером Фоксом Крюков поступал также, как и с мистером Гансом — прикармливал для будущих дел, показывая, что ему можно одалживать любые суммы. Без переживаний, что деньги пропадут.

И, в-шестых, Иван узнал, кто написал на него донос в полицию!

— Ну как ты мог? — встретившись как-то вечером с доносчиком, укоризненно поинтересовался он.

— Прости, Эван, я не мог поступить иначе!

Крюков усмехнулся — Итон Уилсон сейчас был скользким, как свежая рыба в ведре жира.

Итон объяснил, что, как истинный республиканец и патриот своей страны, просто не мог смириться с мыслью, что где-то рядом живет, здравствует и радуется жизни некий Фрэдди Крюгер, возможный террорист и убийца, несущий угрозу политическому строю Америки. Поэтому он не мог поступить иначе!

— Точно причина в этом? — с насмешкой спросил Иван. — Или ты просто обиделся что я не оплатил тебе куртизанку?

Уилсон потупился и признался, что да, если бы не та унизительная для него ситуация, то не было бы ни полиции, ни доноса, ничего. А тогда в нем взыграли гормоны, неудовлетворенная похоть и алкоголь, которые сами понесли ноги в участок через ближайшее питейное заведение — в полицию он добрался только к раннему утру. И сразу же отправился в камеру — «отдыхать».

— Я как протрезвел, — оправдывался Итон, — то уже и не хотел никаких показаний давать, но, видимо, по пьяни что-то наговорил, и меня один детектив, похожий на богомола, расколол. Мол, если будешь молчать, сам отправишься на рудники. Орал на меня, мама не горюй. Ну я и наговорил…

На друга Иван обиды держать не стал, но ситуацию запомнил. Если что, размышлял он, Итон сдаст его так же легко, как разбивает утром яйцо, когда готовит завтрак. С таким человеком ухо надо держать востро и лишнего при нем не болтать.

Так или иначе, но Крюков благополучно закончил все дела, которые наметил на ближайший месяц, и к своему долгожданному времени икс подходил с собственным капиталом в пять тысяч долларов наличными. Еще пару сотен он на всякий случай оставил на «черный день». Который, как надеялся Иван, в его жизни больше не настанет.

Глава 18

14 октября 1907 года, понедельник, Нью-Йорк, США.

— Здравствуйте, мистер Крюков! Желаете сделать ставку?

Иван доброжелательно кивнул хозяину конторки «Ганс и К°» и выложил на стол три тысячи долларов.

— Именно за этим я к вам сегодня и пришел. Наверное, начну с разминочной покупки. Давайте The Procter Gamble Company. На все.

— На все — это пятьдесят акций по пятьдесят девять долларов за штуку, — прокомментировал Мистер Плутливый (или Плутливый Ганс — оба этих прозвища Иван лично придумал для владельца бакет шопа), достал квитанцию и быстро оформил сделку. — Если добавите еще девять центов, то будет пятьдесят одна акция.

— Мелочи нет!

Мистер Ганс отсчитал сдачу (пять десятицентовых монет — даймов) и протянул ее вместе с квитанцией:

— Хорошей игры!

— Ага, — «поблагодарил» Крюков и быстренько отошел в сторонку, чтобы распихать мелочь по карманам — за ним, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, уже занял очередь бородатый амбал, который что-то нервно шипел в усы. Поэтому Иван на всякий случай решил не путаться у того под ногами.

Впрочем, как оказалось, бородач в последнюю секунду играть передумал и, промямлив что-то невнятно извинительное, тенью растворился за входной дверью.

— Доброе утро, мистер Ливермор! — едва Иван успел спрятать монеты, как за его спиной раздался голос хозяина конторки. — К сожалению, я не могу принять у вас ставку.

— Почему же⁈ Я принес вам сто тысяч и хочу открыть короткую позицию! — возмутился тот, кого назвали Ливермором. У него был мягкий, даже какой-то неокрепший голос, в котором сквозило искреннее непонимание.

— Вы и так уже обчистили меня на шестьдесят восемь тысяч. И это только за неделю!

— Везение, не иначе.

— Бросьте. Я узнал у своих коллег, кто вы такой… Поэтому извините, но игры не будет.

— Значит, и сюда слухи доползли… — слегка погрустнел голос Ливермора. — Тогда не смею больше отвлекать. Всего доброго.

Крюков обернулся — к выходу из бакет шопа направлялся высокий джентльмен с благородной осанкой, одетый в безупречный костюм, идеально выглаженную рубашку и тщательно подобранный галстук. Выглядел мужчина именно так, как и должен был выглядеть человек подобного масштаба. Если, конечно, это был он!

— Прошу прощения! — Крюков кинулся вдогонку. — Мистер Ливермор?

— Мы знакомы? — обернулся тот.

— Вы тот самый Джесси Ливермор? Великий Медведь с Уолл-стрит? — спросил Иван и прикусил язык — свое прозвище собеседник получит только спустя двадцать с небольшим лет после биржевого краха 1929-го года и начала Великой депрессии. Получит благодаря особой любви к шортовым, то есть «медвежьим» сделкам.

— Великий Медведь? — засмеялся тот, наблюдая за Крюковым серьезными голубыми глазами без искорки веселья, взгляд которых словно пронизывал, сканировал все вокруг. — А что, мне нравится! Правда, не знаю, кто меня так прозвал. И да, я действительно Джесси Ливермор. Мы знакомы? — повторил он.

— Слышал о вас, мистер Ливермор.

Джесси Лауристон Ливермор был, пожалуй, самым известным трейдером-спекулянтом первой трети XX века и