Маленькие люди - Олег Рой

Блейк сердито поглядел на дочь, но ответил с теплом в голосе:

– Придумаем. А ты точно не хотела бы…

Ариэль буквально вспыхнула:

– Даже и не думай! Никуда я отсюда не уеду. Довольно уже одного того, что ты отлучил меня от арены!

– Только через мой труп! – резко ответил Блейк. – Никакого цирка. – Он посмотрел на меня каким-то беспомощно-беззащитным взглядом: – Иногда я даже верю в проклятие, довлеющее над нашим брохом. Никому из нашей семьи этот цирк счастья не принес.

– Проклятье? – с интересом уточнил я. Странно, что в наше время еще кто-то верит во что-то подобное.

Блейк махнул рукой:

– Обычные скаутские байки. Говорят, что брох в древности принадлежал лепреконам, и вообще это не брох, а сид[6] и под ним находится вход в царство лепреконов. И те, кто посягнет на его тайны, будут прокляты и наказаны. Мы этим, конечно, пользуемся, так сказать, в маркетинговых целях, но, понятно, в это никто не верил и не верит, хотя все старательно делают вид.

– По-моему, это справедливо в отношении любых туристических достопримечательностей, – ответил я. – Мифы, затейливые легенды, искаженные исторические факты – их непременные спутники.

Блейк пожал плечами:

– Не знаю. Я за пределы Хоулленда за всю жизнь выезжал не больше дюжины раз, и то не дальше Дублина.

При этом в его взгляде было нечто такое, что заставляло думать, что директор цирка, возможно, когда-то очень мечтал вырваться из Хоулленда, но, увы, не вышло. Не потому ли он настойчиво предлагает сделать это Ариэль?

– А почему? Почему так получилось? – спросил я.

– Денег нет, – коротко ответил Блейк.

Я понимающе кивнул:

– Но ведь ваш цирк изначально был цирком-шапито. Я видел ваш шатер. Неужели вам никогда не приходила в голову мысль – поехать куда-то с гастролями?

Блейк вздохнул:

– Вы можете представить, сколько стоит гастрольный тур? Эту махину, – он остановился и указал рукой на темный шатер, разбитый поверх броха, – не так-то дешево перевезти куда бы то ни было.

– Но ведь труппе совершенно не обязательно выступать со своим… помещением? – парировал я. – Вы могли бы давать гастроли в других цирках или просто на больших площадках…

– Не могли бы, – ответил Блейк. – Док, вы, как я подозреваю, обладаете обширными познаниями в самых разных областях, но в цирковом искусстве вы, простите, профан. И это не говоря о том, что переезд труппы – тоже дело хлопотное и чертовски затратное. Это только кажется, что у нас минимальный реквизит. Несколько тонн груза все-таки наберется. Это если только по минимуму.

– И все равно я не понимаю, – упрямился я. – Ведь представления, насколько я знаю, собирают приличную аудиторию.

– До двух тысяч человек за вечер, – гордо ответил Блейк. – И никогда меньше пяти сотен. Пять раз в неделю, то есть двести шестьдесят представлений в год.

Я прикинул в уме: цена билетов, как я узнал из той же афиши, начиналась от двадцати фунтов. Сто тридцать тысяч зрителей в год, пусть даже по двадцать фунтов с каждого.

– Вы же должны зарабатывать миллионы! – изумился я.

Блейк вновь остановился. Мы как раз свернули с дороги в парк, вероятно, тот самый, что я видел, когда провожал Ариэль вчера. В парке было темно, вообще уличное освещение города, как я уже упоминал, было, прямо скажем, скудным. А в парке оно отсутствовало вовсе, и подступавшие сумерки превращали тривиальный пыльный сквер в нечто таинственное и слегка пугающее.

– Молодой человек, – сказал он, хотя я и был не намного моложе его. – Я не считаю деньги в ваших карманах и жду от вас того же.

Я смутился:

– Простите, ради бога. Я очень нетактичен.

Блейк махнул рукой и улыбнулся:

– Ничего. Ну вот… Мы почти пришли. Если честно, очень хочется уже сесть в кресло и расслабиться. Ненавижу эту подагру, сил моих больше нет.

Очень скоро желание Блейка сбылось, и мы оказались в гостиной Кэрриганов. Она была небольшой, особенно по меркам человека нормального роста, но при этом удивительно уютной. Блейк, несмотря на подагру, принялся разжигать камин, которым, по-видимому, пользовался нередко, а Ариэль упорхнула на кухню. Впрочем, небольшая кухонька от гостиной отделялась всего лишь барной стойкой, так что я мог видеть, как девушка хлопочет там: ставит на газовую плиту чайник, достает из холодильника какую-то снедь, из хлебницы – хлеб, орудует ножом… Отчего-то ее движения буквально завораживали меня. Если бы мне кто-то раньше сказал, что я когда-нибудь сочту обворожительным процесс приготовления пищи, я бы только скептически улыбнулся. Но теперь это было так.

Я сначала вызвался было помочь Блейку, но тот отстранил меня и едва ли не силком усадил в кресло.

– Вы гость, – твердо сказал он, укладывая в камин чурбачки из небольшой поленницы рядом с ним. – А гостям работать негоже.

Впрочем, вскоре он занял второе пустующее кресло, а затем к нам присоединилась и Ариэль. Она принесла подносик с нехитрым угощением, состоявшим из бутербродов с сыром и сардинами, песочного печенья, джема и чая с бергамотом. Возможно, я уже успел сильно проголодаться, но все это показалось мне невероятно вкусным.

За чаем мы говорили преимущественно о моих планах на будущее. Я поведал Блейку, что мне здесь очень нравится и я планирую остаться в городе надолго, может, прикуплю себе здесь дом, и спросил, есть ли такая возможность. Блейк ответил, что пустующих домов в городе хватает, есть из чего выбирать.

– Боюсь только, что теперь вас в покое не оставят, – усмехнулся он. – После случая в цирке весь наш город будет уверен, что вы самый настоящий доктор, и к вам потянутся люди с разными хворями…

– Откровенно говоря, меня это и правда напрягает, – проворчал я. – Дело в том, что у меня нет нужной медицинской квалификации. Я, конечно, разбираюсь в анатомии человека, возможно, даже получше ваших коновалов, да и диплом, дающий право частной практики, у меня имеется, но практического опыта у меня нет ни на йоту…

– Что не помешало вам быстро поставить на ноги несчастную Женевьеву, – возразил Блейк. – Не прибедняйтесь, док. К тому же вас никто не просит оперировать или выписывать лекарства. Консультация, не более того. Иногда участие, добрый совет действуют не хуже самого действенного лекарства.

– Кстати, о консультациях, – сказал я, с аппетитом уминая сэндвич. – Следует все-таки разобраться с вашей подагрой. Вы чем-то лечитесь?

И следующие полчаса у меня ушли на то, что называют «опросным диагнозом». В результате этого я выяснил, что, как я и подозревал, подагра Блейка никакой подагрой, конечно, не была, а оказалась ревматоидным артритом. Болезнь крайне противная, чтобы не сказать хуже. Но тут Блейку, если можно так выразиться, повезло – один из моих коллег-химиков как раз был задействован в проекте, синтезирующем лекарство, позволяющее, по крайней мере, купировать развитие ревматоидного артрита. Сам-то коллега, понятное дело, заявлял о «весьма эффективном лечении» и уже искоса поглядывал в сторону Нобелевского комитета. Тщета людская неистребима… Я не был столь оптимистичен, поскольку с оным комитетом имел дело трижды и составил о нем свое мнение. Но, как бы там ни было, с торможением прогрессирования этого заболевания лекарство, еще не имеющее названия, справлялось вполне уверенно.