Нарисую себе сына - Елена Саринова

прошла с тех пор, как я в последний раз видела землю. А тут еще и такое… Такая… красота.

Рельеф, постепенно разглаживаясь в глубину материка, теперь стал похож на яркое лоскутное полотно, сшитое из фиолетовых, голубых и синих полос. А между ними — аккуратные белые домики и ряды изумрудных кипарисов, качающихся под ветром. Знаменитая ирисовая долина, разноцветной волной накатив на крутой холм, все ж, отступила. Схлынула перед величием огромного каменного изваяния на нем в честь основателя Чидалии: мужчины в наброшенной на плечи накидке, грозно взирающего вдаль, на Море радуг. Рядом с ним сидел внушительный волк и тоже бдил. А на заднем плане за обоими — суровый христианский крест. Человек, оборотень и скрепляющая их вера — древний тройственный символ бенанданти… Я невольно развернулась от перил, ища глазами Виторио Форче, но мужчины не было ни на капитанском мостике, ни на палубе бригантины… Наверное, занят.

Появился он лишь, когда «Летунья», втиснувшись меж двух пришвартованных кораблей, заняла свое место на столичном широком причале. Здесь, в отличие от пестрого Канделверди, с вечно снующей в толпе ребятней и орущими без перерыва торговками, все было чинно и благородно. Будто свежую акварельную картину, вдруг взяли и прополоскали в воде, смыв с нее все сочные тона. Люди просто гуляли. Просто разговаривали и просто пялились на корабли. И все это — на фоне таких же тусклых многоэтажных домов, круглых куполов и просторных лестниц. Лишь кое-где в небе поблескивали желтым кресты и скудными зелеными пятнами темнели деревья.

— Скука-то какая, — сама себе с удивлением, да еще вслух, призналась я и оттолкнулась от перил. — Наверное, там и магазины такие же скучные, — и бережно «потащила» все прежние свои яркие картины прямиком к себе в каюту (чтоб и их в голове не размыло).

Там мы все вместе и просидели несколько часов, качаясь в уморительно-сонных волнах прибоя. Это была просто пытка безнадежным бездельем, а руки, хоть об стенки досчатые чеши — так их занять хочется. И уже перед самым обедом, меня, прямо на этих «волнах» вынесло обратно на палубу.

— Ух, и как же жарко то.

Рубен, убрав ладонь ото лба, понятливо вздохнул:

— Зенит лета в этих широтах, монна Зоя. Но, кажется, к вечеру будет по легче.

Я развернулась в том же, что и старик направлении, разглядев накатывающие на город с востока дождевые тучи. И потянула не хуже боцмана носом:

— Угу. Очень наде…

— Ох! Матерь Божья, капитан! Я так надеялся, что вы успеете до дождя!

— Зоя! — мужчина, взбежав по сходням, направился прямиком к нам. — Вист — в столице. Мне повезло, потому что он завтра до конца лета уезжает в свое загородное имение.

— А-а…

— После обеда. Так что, нас он примет в девять утра.

— Понятно. Ну, я пошла.

— Погодите… По магазинам сегодня не получится.

— Вы опять?

— Я сам купил кое-что.

— Так сами это «кое-что» и носите.

— Мне оно, вряд ли пригодится. А вот вам… Макс!

— Вот только, посмейте, — отступив, скосилась я на подоспевшего румяного матроса. А в следующий миг уже распахнула рот.

Парень шумно выдохнул:

— У-ух, принимайте, монна… — и брякнул об палубу выдвижной сундучок. — Капитан?..

Три пары глаз вперились в меня, ожидая хоть какого-то звукового сопровождения.

— О-о-о…

— Ну-у? — осторожно уточнил Виторио.

Я обошла растерянно застывшего матроса по кругу. Разглядывая и треножный этюдник на широком плечевом ремне, и толстую папку для бумаги подмышкой. Наконец, напротив торчащей из-за пазухи палитры, остановилась:

— Это… всё мне?

— Так, для дела же.

— Для дела? — уточнила в свою очередь. — Угу. Понятно. Только, надо все это сначала… опробовать… Макс! Пожалуйста, или я сама…

— Да куда скажете.

— Тогда… вот здесь, под крышей у входа в коридор. Ой! Только, осторожно! И… еще дальше. Рубен, а где у вас можно воду взять? И стакан?

— Монна Зоя, я принесу.

— Угу. Макс, а там что?.. О-о-о! Погодите, надо не так ставить: солнце падает с другой стороны и ветер должен дуть сбоку. И мне еще стул нужен…

А еще мне нужно было закрепить на подрамнике лист. Для начала разобрать и определиться с красками и кистями. И, наверное…да. Но, капитана к тому моменту на палубе уже не было…

Весь остаток дня я проторчала у этюдника, как рулевой у штурвала. Просто, приходилось все время его рукой придерживать. Из-за качки. Но, я к этому быстро привыкла.

Рубен лишь воспитательно погундел возле нашей сплоченной композиции. Потом плюнул, навесил на снасти два фонаря и ушел по своим делам. Но, мы к тому времени перетащились уже на опустевшую палубу. И, судя по ее мокрому глянцу, дождь тоже прошел. А когда горизонт на западе зажегся огненным закатом, началась уже живопись с натуры. И я еще никогда в жизни так не рисовала. Словно, жадно глотала воду… Упоённо… Вот что это слово значит, мой дорогой педагог.

Виторио Форче, видно, мою пространную улыбку принял на свой счет. Постоял сбоку от этюдника, по-хозяйски скрестив на груди руки, и тоном знатока изрек:

— А они у вас и в правду, разноцветные.

Я, срочно нахмурившись, обернулась от листа:

— Что именно? Волны? Облака? Небеса?

— Ваши руки.

— Руки?.. А-а, — и, булькнув кисточку в стакан, потянулась к стулу за полотенцем. — Вечная проблема. Акварель — еще ничего. А вот краски для дерева или керамики совсем плохо оттираются… Спасибо.

— За что? — вскинул брови мужчина.

— За… — хотела сказать: «всё», но… — все эти покупки.

— Пробы прошли достойно?

— Угу. Еще как.

— Так может, Зоя, и насчет гардероба?..

Желтая акварель крупной каплей с замершей кисти шлепнулась на ребро этюдника. Теперь ее от дерева до конца не оттереть. И солнце уходит, уводя за собой прореженные дождем тучи. И, наверное, завтра будет такой же жаркий день…

— Послушайте меня, пожалуйста. Я пыталась быть с вами вежливой. Я и сейчас еще… пытаюсь. Но, это ровным счетом ничего не меняет в моем к вам отношении. И я думаю, здесь все обоюдно честно и понятно: вы не уважаете меня, я не пытаюсь облегчить жизнь вам. А будь все по-другому…

— Вас бы здесь не было, — задрав голову к голой мачте, закончил мужчина. — Вы, действительно, не пытаетесь облегчить мое существование. Но, при этом, страдаете сами.

— Ха! А красивое платье мои «страдания» заметно убавит. Хорошо же вы обо мне думаете. Хотя, о чем я вообще?

— О беготне по кругу, — воззрился на меня капитан. — Мы с самого первого нашего общения только этим и занимаемся.

— Да что вы? Тогда самое время «добежать» до моего первого непременного условия.