Император - Олег Кожевников

Спрашивать, где находятся захваченные пленные, я не стал, и так понял. Недалеко от расстрелянных карет заметил трёх всадников, они никуда не спешили, а их кони мирно щипали траву. Остальные джигиты собрались позади своего командира и пытались расслышать, о чём штабс-ротмистр беседует с самим императором. А я специально говорил громко, чтобы как можно больше джигитов услышали слова императора о том, какие они герои. Как царь, узнав, что на его нукеров напали бандиты, бросился их выручать, но оказалось, что джигиты такие воины, что никакая помощь им не нужна. Порубали всех коварных врагов, да ещё и броневик уничтожили. То, что джигиты слышат и понимают, о чём я говорю их командиру, и то, что мои слова им по душе, было понятно по нарастающему гулу со стороны собравшихся за спиной штабс-ротмистра джигитов. Поняв, что настроение всадников поднято, я, обращаясь к Бек-Борову, сказал:

– Ну что, штабс-ротмистр, давай приказывай своим всадникам, чтобы пригнали захваченных бандитов к подбитому броневику. Хочу глянуть на этих подонков, посмевших напасть на царские кареты. Заодно и допросим этих уродов. А нанизанная на пику голова одного из них, думаю, будет способствовать откровенности. Да, и ещё, Султан, включи в охрану этих задержанных шайтанов какого-нибудь джигита пострашней, и чтобы он был готов по моему приказу отрезать голову тому бандиту, который не даёт показаний. Задача ясна?

– Так точно, ваше величество! Сейчас схваченных бандитов доставят в указанное вами место.

Бек-Боров повернулся к джигитам и начал отдавать приказания. А я, пригласив начальника Петроградского охранного отделения следовать за собой, направился к остову броневика. При этом приказал Максиму выдвинуть «Форд» спецгруппы на полверсты вперёд и задерживать там всех направляющихся в Гатчину людей. Заслон перед мостом через реку Ижора я поручил организовать Первухину. Нужно было обеспечить спокойную обстановку в ходе веде ния допроса. Посторонним даже знать не нужно было, что на царские кареты было совершено нападение. В Петрограде и так было неспокойно, и не стоило, чтобы информация о нападении террористов на царский кортеж присутствовала в городских сплетнях. Конечно, полностью эту информацию не утаишь, но её нужно подать грамотно, в правильном русле. Об этом служба Каца позаботится – не зря же у КНП было несколько прикормленных газет. Я посчитал этот вопрос настолько важным, что дал задание Максиму и Первухину и, пока шёл к броневику, формулировал для себя послание, которое собирался направить оставшемуся в Гатчине Кацу. Вот как высоко я оценивал общественное мнение, что посчитал нужным, чтобы мой друг начинал пропагандистскую работу, не дожидаясь того, когда всё закончу и вернусь в свою резиденцию. Нужно было опередить волну слухов, которые в силу трудностей, испытываемых империей, наверняка будут паническими. В Гатчине имелась телефонная связь с Петроградом, и Кац сможет связаться с КНП и поручить штатным пропагандистам подготовить и распустить нужные нам слухи о нападении бандитов на кортеж императора. Зная своего друга, могу предположить, что слух будет наверняка фантастическим. Что враги (скорее всего, это будут социалисты), подкупленные германскими генералами (проигрывающими Михаилу в открытых схватках), подло напали на ничего не подозревающего царя. Но в очередной раз помазанник Божий с помощью преданных ему воинов одолел тёмные силы. Воины света так любят Михаил, что не раздумывая загораживают его своими телами от пуль врагов. Так было два месяца назад, когда простой казак Василий пожертвовал жизнью, загораживая своим телом тогда ещё великого князя Михаила Александровича. А сейчас так же сделал ротмистр Хохлов. Вот такой слух, скорее всего, запустят в народ специалисты из КНП. А в газеты отдел печати Смольного направит более официозную информацию, но идея, заложенная в ней, будет такая же, как и в слухах – сам Бог хранит императора. А значит, победа будет за ним. Эти выводы о действиях КНП возникли не на пустом месте. Кац как-то рассказал мне, какие задачи поставлены перед пропагандистскими службами КНП. И как они методично и последовательно выполняют эти задачи.

Когда мы с генералом Глобачевым подошли к сгоревшему броневику, солдаты уже заканчивали оборудование площадки для допроса. Присутствовал и унтер-офицер Угрюмов. Этот боец спецгруппы был, можно сказать, моим персональным специалистом по допросам. Меня впечатлило, как он развязывал языки финским егерям, да и поднявшим мятеж на станции Лазаревская латышским стрелкам. Вот я и приказал, перед тем как спецгруппа уехала на задание, чтобы унтер-офицер остался для проведения допросов. Он и выгружал из «Форда» спецгруппы скамейки и походный столик, которые сейчас устанавливали солдаты. И естественно, под руководством Угрюмова. Я не стал ждать, пока площадку полностью подготовят, а собственноручно пододвинул одну из скамеек к столу и уселся писать послание Кацу. Слава богу, писал карандашом и в блокноте, поэтому дело шло – не нужно было мучиться с перьевой ручкой, чернильницей и промокашкой. Закончив, отправил это послание с одним из джигитов Бек-Борова в Гатчину. До императорской резиденции было недалеко, и не имело смысла гонять туда автомобиль. В последнее время я стал расчётлив и после заклинивания двигателей двух автомобилей стал беречь моторесурс и довольно дефицитный в нынешнее время бензин.

Только я отослал депешу Кацу, как конвойные джигиты пригнали пленных. Именно пригнали, стимулируя их ходьбу нагайками. Любой правозащитник двадцать первого века упал бы в обморок, видя такое обращение с окровавленными, еле идущими людьми. Практически все они были ранены, а идти могли только придерживая друг друга. Без содрогания смотреть на эту процессию было трудно. К счастью, я не был правозащитником и большим гуманистом, а после того, как увидел трупы убитых этими бандитами джигитов и многочисленные кровавые пятна на дороге, в моей душе при появлении еле ковыляющих террористов, подгоняемых плетками джигитов, возникло только чувство торжества. А ещё злости на уродов, убивших таких ребят, как мои всадники. А ярость на ковыляющих гадов, лишивших жизни Хохлова, вообще зашкаливала.

Вот с таким чувством я смотрел на пленных бандитов, выбирая сакральную жертву, которую принесу за своего ординарца. Так думало сердце, а холодный рассудок, соглашаясь с этим, готовил логическое обоснование для такого, можно сказать, жертвоприношения. Логика говорила, что нужно выбрать самого упёртого, не сломленного своим пленением бандита, задать ему пару вопросов об организаторе этого подлого нападения, на которые террорист, естественно, не ответит, после чего отдать его джигитам. И чтобы пленные бандиты видели, как тому отрезают голову. После этого следует допросить самого неуверенного бандита, у которого бегают глаза и он с содроганием смотрит на отрезанную голову своего бывшего подельника.

Вот такой я наметил план допроса, но всё пошло не так. Вроде бы я выбрал самого упёртого бандита, но когда он оказался передо мной, этот, казалось бы, внешне крепкий характером парень поплыл. Когда он сел на скамейку напротив меня и я посмотрел на него, то понял, что плохой из меня психолог. На лице парня, от которого я ожидал мужества и преданности идее, сквозил ужас, глаза бегали, а губы что-то шептали на финском языке. У меня сразу же выпали из головы те вопросы, которые я собирался задать, вместо этого я выкрикнул: