Это твоя жизнь - Джон О'Фаррелл

— Ой, Бетти, что же мне делать? — сказала она, щекоча собаке живот. — Наверное, Кельвин меня бросит.

— Слушай, Тамсин, спасибо, что выгуляла собаку и все такое, только у меня много работы, боюсь, что некогда разговаривать.

— Ладно. Я тебе не помешаю, правда, Бетти? Хорошая собачка!

Я должен быть сильным. На сей раз не поддамся.

— Ты меня прости, но у меня совершенно нет времени.

Тамсин расплакалась.

— Бетти, Кельвин меня бросит, — прорыдала она.

Слезы текли по лицу, по металлическим заклепкам и по кольцам в губе, ну как я допущу, чтобы все это заржавело?

— Боже мой, — покривил я душой.

Кельвин не подарок. Хотя он как бы парень Тамсин, но Нэнси говорила, что они лишь однажды провели целый вечер вдвоем — их пирсинги сцепились.

— Значит, Кельвин так и сказал? — спросил я.

Тамсин объяснила собаке, что ничего такого он не сказал, но она же видит, что все идет к тому. При этой вести Бетти радостно завиляла хвостом.

— Может, он не умеет выражать свои чувства… — подсказал я девушке, которая делилась наболевшим через бордерскую колли. Потом я одарил Тамсин сочувствующим вздохом и чашкой чаю и сказал, что мне пора за работу.

Она выглядела сконфуженной, будто что-то утаивала, и спросила, нельзя ли ей поиграть с Бетти.

— Ты уж извини, Тамсин, я не могу работать, когда ты разговариваешь с собакой.

— Но ведь она одна меня понимает, а это так важно…

— Тамсин, что бы ты ни сказала, это не помешает мне сесть за работу сейчас же.

Последовала долгая пауза.

— Бетти, ты думаешь, он меня не бросит, если я забеременею?

Где-то через час я закончил перечислять причины, по которым не считал этот план хорошим. Я отыскал в нем просто массу изъянов. Фактически, мне так и не удалось найти в идее юной Тамсин ни одного преимущества, хотя обычно я горжусь своим умением видеть обе стороны медали.

— Где это ты нахваталась таких глупостей?

— Это не глупости. По телику сказали.

Пусть я наивен, но меня шокировало, что у четырнадцатилетней девочки на повестке дня стоит секс. Это же рано, неправильно, аморально! Кроме того, раз мне пришлось ждать до девятнадцати, почему бы не подождать и нынешним подросткам? Под конец разговора я был уверен, что убедил Тамсин повременить с беременностью.

— Тамсин, мнение Кельвина ничего для тебя не значит, поверь, ведь ты не такая, как все, — сказал я. — Люди тебя замечают.

Истинная правда. На ее лице было столько железа, что проходящие суда теряли магнитный полюс.

— Ребенок не сделает тебя особенной. Даже наоборот, в нашем городке это будет еще одним заурядным случаем. А ты не такая, как все, Тамсин. Если Кельвин этого не видит, значит, он тебя не стоит, — заключил я, чувствуя себя истеричной теткой из журнала «Джеки».

После разговора Тамсин, которой явно стало лучше, поблагодарила мою собаку за то, что та ее выслушала. Разобрались. И тогда я понял, что должен сказать ее матери о нашем разговоре, но Тамсин принялась умолять, чтобы я ничего не говорил, и мы беседовали еще полчаса. Тамсин пригрозила, что если я сообщу матери, то она убежит с Кельвином и нарожает от него кучу детей, и они станут жить в Лондоне и зарабатывать на жизнь как бродячие музыканты и жонглеры, и так далее. Слова «и так далее» разбудили во мне подозрения, что есть и другой план, не столь продуманный.

— Мы с твоей мамой близкие друзья, Тамсин. Я должен быть с ней совершенно честным.

— Ты хочешь к ней вернуться? — спросила она в лоб.

— Не меняй тему разговора.

— А я и не меняю, просто если бы не я, она завела бы себе мужчину. Вот я и подумала: а может, с Кельвином убежать?..

— Тамсин, сделай милость, прекрати подбрасывать идиотские идеи!

Вопреки своим убеждениям, я пообещал ничего не рассказывать Нэнси. Тамсин наконец-то ушла, и ничто не мешало заняться работой. Я открыл пиво и в изнеможении упал на диван.

С бесконечного расстояния в десять дней выход на сцену выглядел логичным решением. Теперь же, когда час «Ч» неумолимо близился, все это казалось мне полным безумием. Ранние христиане не для того ходили в Колизей, чтобы просто поглазеть на львов.

— Так ты, говоришь, ни разу не видел шоу со львами и христианами?

— Нет, но слыхал, что народу нравится, надеюсь, по ходу дела освоюсь.

— Само собой, не волнуйся, львы обычно задают тон, так что ты себе подберешь роль по вкусу.

Однако я был готов принести себя в жертву на потеху современной толпе. Надо бы выкинуть такие мысли из головы, но я все думал и думал целый день.

Я жаждал опыта, но жаждал немедленно. Я жаждал мгновенного опыта: микроволнового опыта типа «просто добавь воды». Я уже открыл для себя плохую сторону славы. Раньше мне нравилась мысль, что все будут мной восхищаться, давать мне контрамарки и приглашать на интересные вечера, платить мне кучу денег и уважать меня. Не нравилось только условие, что «надо тяжело трудиться над тем, что не получается у остальных».

За день до срока Арабелла позвонила мне на мобильный, уточнить пару «фактов» для статьи, и добавила: «До завтра». А я так надеялся, что она скажет, что вряд ли вырвется с вечеринки. Меня отвлекало то одно, то другое, материала я написал едва ли минут на десять, для серьезного номера вряд ли хватит, но для выступления на любительской эстраде, пожалуй, достаточно. Вышло классно, убеждал я себя. Все будет просто супер. Я их всех смету со сцены. Я выступлю так смешно и весело, что все лягут. Мне все удастся. Это такой психотренинг. Ведь Майк Тайсон не выходит на ринг с мыслью: «Ясное дело, я слабак. Точно проиграю, но ведь главное — участие».

Эстрадный клуб находился над пивной в Кэмдене, а «открытая сцена» начиналась после перерыва, часов в десять вечера.

Без четверти десять я взглянул на часы и принялся за вторую кружку. Три юных поглотителя пива сбились вокруг игрового компьютера с викториной, без конца скармливая ему фунтовые монетки в обмен на разрешение ответить на жалкие в своей простоте вопросы. На автомате горела надпись «Проверь себя». Всякий, кто на это попался, заслуживал только оценки «Лох». Пивная, где я сидел, умудрялась быть шумной и дымной без наплыва посетителей. Ах да, кстати, до Кэмдена — километров двенадцать.

Трудно сказать, когда именно решение не действовать по плану стало из неосознанного осознанным. В тот день с утра я даже проверил график поездов из Брайтона на Лондон, все еще бодро притворяясь, что намерен реализовать свою отчаянную затею. Несмотря на часы, потраченные на придумывание шуток и репетиции, несмотря на то, что я внушил себе фальшивую уверенность, вряд ли в глубине души я действительно верил, что готов идти до конца. Но теперь невозможность стала физической. Я сидел в «Красном льве» в Сифорде, за нормальной выпивкой в обычной компании. Воображение рисовало Арабеллу в лондонском эстрадном клубе в нескольких километрах отсюда — вот она устраивается в кресле с хорошим обзором, на коленях у нее блокнот, а в душе — приятная уверенность, что она одна знает чудесный секрет: в этот вечер на сцену выйдет артист-сюрприз. И не какой-то там слабак-новичок, а истинный мастер своего ремесла, лучший из лучших, но пока не известный британской публике. Может, она даже привела с собой друзей — пообещала, что они не пожалеют. Может, как раз сейчас она озирается, надеясь заговорщицки подмигнуть мне перед выходом на сцену.