Убийственная лыжня - Йорг Маурер

Холльайзен: Да, конечно.

(Дверь закрывается, шаги, кто-то садится. Откашливание. Шелест страниц.)

Холльайзен: Проверка. Проверка. Двадцать один, двадцать два. Проверка. Проверка. Годится. Протокол допроса свидетелей обермейстер полиции Франц Холльайзен — время — сколько…

Свидетель: Сейчас около половины двенадцатого.

Холльайзен: Спасибо. Итак 11.30. Господин и госпожа Утцшнайдер, а теперь расскажите всю историю еще раз с…

Свидетель: Холльайзен? Холльайзен? Извините, что я вас прерываю, но вы ведь Франц Холльайзен, сын старого Холльайзена, который тоже был жандармом?

Холльайзен: Да, полагаю, что это я. То есть: мое имя Франц, зовут меня Кунтерер, потому что название нашего дома Кунтерер — а официально я пишусь Холльайзен.

(Один микрофон свистит.)

Мария Шмальфус считала, что ей в сети попался серийный рецидивист, остальная часть команды в большинстве своем была еще более скептически настроена. Написанное от руки признательное письмо? Подложено в таком неконспиративном месте? И потом спустя так много времени после предполагаемого покушения?

— С моей точки зрения, это скорее указывает на розыгрыш, — сказал Штегеле. — Шуточка типа: Одинокий турист читает наверху на вершине горы Кроттенкопф газету трехмесячной давности, в которую он завернул свои бутерброды, выпивает немного настойки из горечавки и в приподнятом настроении пишет в гостевую книгу на вершине что-то спонтанно, в чем при спуске уже раскаивается.

— Протестую, Штенгеле, так как на спонтанную запись это не похоже, — говорит Мария. — Не хочу опережать эксперта по проведению графической экспертизы, но я бы сказала, что пишущий заранее все очень хорошо обдумал то, что изложил на бумаге.

— Хорошо, подождем графолога. Но я все равно не жду многого от этих фокусов, — сказал Штенгеле.

— Вы имеете в виду графологию? Ну да, это в некотором роде пограничная наука. Но кое-что по почерку можно распознать.

— Я не совсем уверен, — сказал Штенгеле, — может быть, у меня предрассудки. Я, будучи школьником, как и многие другие дети, использовал разные почерки. У меня было два: один плавный, с наклоном вправо, мелкий и другой, вертикальный, более угловатый и более крупный. Я никак не мог остановиться на одном почерке — я и сегодня пишу и так, и так. Для потехи я однажды показал образцы моих обоих почерков — признанных судом — одному графологу, и тот с вероятностью до девяноста девяти процентов сказал мне, что оба образца почерка принадлежат разным людям. Если не повезет и в суде окажется такой эксперт…

— Я не хочу вас обидеть, Штенгеле, — сказала Мария мягким голосом психотерапевта, — но это может означать, что вы носите в себе совершенно разные, шизоидные личности, так что графолог не был далек от истины.

Штенгеле разложил перед собой стопку листков. Он был слегка оскорблен. Шизоидный. Ну надо же.

— Если наш покоритель вершин имел в запасе два или несколько почерков, — размышлял Еннервайн, — то для него вообще нет никакого риска написать признательное письмо от руки?

— В сущности, нет, — сказала Мария. — И заметьте: если кто-нибудь искажает свой почерк, то хороший графолог это сразу определит. Но если этот кто-то, напротив, уже много лет владеет несколькими почерками, но один их них никогда не использует открыто, и вдруг применяет его, то тогда…

— А китайцы ведь учатся нескольким почеркам? — вставил Штенгеле. — Или я путаю с корейцами? Один повседневный почерк для повседневных дел, а один — для писем личного содержания?

Возникла задумчивая пауза, во время которой все пригубили из своих стаканов.

— Другой вопрос, — сказала Шваттке, обращаясь к Остлеру. — Можно ли быть уверенным в том, что Утцшнайдеры никого не видели на вершине? И что на последнем отрезке пути никто не шел им навстречу? Я думаю: если тот, кто писал в книгу посещений, их видел, то тогда и они могли его видеть.

— Нет, Николь, как раз об этой детали мы много раз спрашивали обоих. Но однако оба показали, что они не особо обратили на это внимание. На последних сотнях метров, от Вайльхаймерского приюта до вершины Кроттенкопф, у них были другие проблемы. Скорей физические.

— Но если спускаться с вершины с другой стороны, как это предположительно сделал наш предполагаемый сознавшийся, куда тогда можно попасть?

— С вершины нужно всегда возвращаться к Вайльхаймерскому приюту, там только одна дорога. А оттуда ведут много маршрутов в окружающие долины.

— Итак, он прятался наверху, до тех пор пока Утцшнайдеры не покинули вершину. Может быть, за горными соснами?

— Но там наверху нет сосен.

Николь Шваттке все еще была недовольна.

— Но существует еще вероятность, что автор нашего письма с угрозами пошел напрямик и спустился вниз по одной из отмеченных на карте горных тропинок.

— Да, — сказал Остлер, — такое возможно, но тогда он должен был бы быть хорошим альпинистом, который очень хорошо ориентируется, который уже много раз поднимался на Кроттенкопф. Я сам бы на такое не осмелился, там наверняка много снега, а без лыж преодолеть этот путь возможно, ну только теоретически.

— Но есть, конечно, и еще совершенно другая вероятность… — начала Николь Шваттке.

— …которую я уже тоже проверил, — перебил ее Остлер. — Поэтому я попросил Утцшнайдеров сделать образцы почерка. Даже если такие образцы и ни к чему не приведут. Когда Макси и Траудль поняли, по какой причине я это потребовал, они обиделись. Я надеюсь, что не разрушил сразу же только что завязавшиеся родственные связи.

— Вы с ними в родственных отношениях? — спросила Мария.

— Это выяснилось при допросе. Но это очень дальнее родство.

— Я исхожу из того, что мы должны серьезно отнестись к угрозам дальнейших покушений, — сказал Еннервайн. — Но если все это только розыгрыш, то эта шутка может грозить уголовным наказанием. Если я правильно помню, то здесь нарушается параграф 145д Уголовного кодекса, это Симуляция уголовного преступления, а за это полагается до трех лет.

— А что, если это лицо не осознает, что это уголовное преступление, — возразила Николь. — А что, если это группа подростков, которые провернули это дело просто ради кайфа?

— Просто так, ради интереса? — поднял брови Штенгеле. — Можно просто так под кайфом взобраться на Кроттенкопф?

— Мне надо посмотреть в путеводителе, — ответил Остлер сухо. — Кроттенкопф, по-моему, это гора с конической формой.

— Я думаю, — продолжила Мария, — что предполагаемый преступник полностью осознавал досягаемость этого письма. Мужчина или женщина что-то затевает. И имеет ли этот преступник отношение только к первому покушению, или нет, он планирует следующее покушение. Верхние края почерка — энергичные, преисполненные жаждой деятельности, силы воли.