Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного - Роберт Д. Каплан

Ганс Моргентау называет геополитику «псевдонаукой», так как «значение географии возводится в абсолют». Занимаясь написанием книг вскоре после Второй мировой войны, он хорошо помнил великого британского географа Маккиндера, чьи теории начала XX века нацисты воскресили во время Второй мировой и использовали их с целью оправдать концепцию Lebensraum, что в переводе с немецкого означает «жизненное пространство».[120]Однако ввиду того, что главной целью геополитики является достижение равновесия сил, а нацисты стремились к полному господству, то нацистские ссылки на Маккиндера представляли собой его, Маккиндера, идеи в откровенно извращенной форме. Соотношение сил, согласно Маккиндеру, обеспечивая безопасность стране, является основой свободы.[121]Моргентау, возможно, слишком строг к Маккиндеру. В любом случае антипатия Моргентау к Маккиндеру и то, как тщательно он излагает основные положения теорий Маккиндера, сами по себе являются свидетельством мощнейшего влияния последнего на западную геополитическую мысль на протяжении многих десятилетий. Маккиндера осуждают, но он все равно остается актуальным, особенно в эпоху подобную нашей, когда войска США разбросаны по территории всего Среднего Востока и Северо-Восточной Азии. Конечно, некоторая доля правды, которая сбивает с толку, проступая между строк, в его работах существует. существует также и возможность преувеличения значимости такой правды.

Хэлфорд Маккиндер определенно был талантлив. Через всю его жизнь красной нитью проходит утверждение, что география — обобщенный ответ на любой конкретный теоретический вопрос.[122]В 1890 г. он описал один пример того, как знания географии могут способствовать более глубокому пониманию международной политики.

«Предположим, мне говорят, что определенный сорт пшеницы поставляют из Лахора, и я не знаю, где это находится. Я посмотрел в справочник и уточнил, что это столица Пенджаба. …Если я не сведущ в географии, единственное, что я буду знать, что это где-то в Индии. Если же я разбираюсь в географии, то для меня слово “Пенджаб”, скорее всего, будет подразумевать довольно многое. Я буду знать, что Лахор находится в северной части Индии, на равнине, у подножия укрытого снегом горного хребта, среди многочисленных притоков Инда. Я вспомню о сезоне дождей, о пустыне, о каналах, доставляющих воду с гор. Я буду осведомлен о климате, времени уборки урожая, его среднем количестве. Вспомню я и о Карачи с Суэцким каналом. Я смогу прикинуть, когда груз с зерном будет доставлен в Англию. Более того, Пенджаб по размерам и количеству населения я смогу сопоставить с большой европейской страной типа Испании или Италии, оценив по достоинству этот регион для экспорта товаров из Англии».[123]

Идеи Маккиндера и способ их преподнесения, как мы сейчас увидим, действительно заслуживают внимания.

Сэр Хэлфорд Джон Маккиндер, отец современной геополитики, которого так не любит Моргентау, известен не столько благодаря своей книге, сколько благодаря единственной статье «Географическая ось истории», опубликованной в апреле 1901 г. в очередном выпуске журнала The Geographical Journal в Лондоне. В ней Маккиндер утверждает, что Средняя Азия, помогая сформировать евразийский «Хартленд», является «географической осью» истории, основанием судеб мировых империй: так как расположение природных артерий Земли между горными цепями, вдоль рек и по равнинам скорее способствует зарождению империй, провозглашенных или нет, чем построению государств. Прежде чем мы станем выяснять, как такое понимание, уточненное и переоцененное, влияет на нашу геополитику, стоит пояснить, как Маккиндер пришел к этому определению. Его статья, обращаясь ко всей истории и к различным видам человеческих поселений, является образцом географического труда; в ней присутствует множество отсылок к Геродоту и Ибн Хальдуну, и она является предвестником трудов Мак-Нила, Ходжсона, а также французского историка и географа Фернана Броделя. Как пишет Маккиндер, предвещая Броделя: «Человек, а не природа дает начало, но природа в большинстве случаев оказывается сдерживающей силой».[124]

Самое первое предложение в статье Маккиндера задает эпический размах всей статье:

«Когда историки в далеком будущем оглянутся назад на века, которые мы сейчас переживаем, и рассмотрят их в той перспективе, в том сокращенном виде, в каком мы сегодня видим эпоху династий фараонов в Египте, очень может быть, что последние 400 лет будут названы эпохой Колумба, которая завершилась в начале 1900 г.».[125]

Он поясняет, что в то время, как средневековое христианство было «замкнуто в узких территориальных рамках, под угрозой нашествий варварских племен», эпоха Колумба — эпоха открытий — позволила европейским ценностям распространиться за океаны, преодолев «незначительное сопротивление». Но впредь, в следующие эпохи, писал он в 1904 г., «нам придется вновь иметь дело с закрытыми политическими системами», но теперь уже «всемирного масштаба». В продолжение размышлений он отмечал:

«Каждый социальный взрыв, вместо того чтобы постепенно рассеяться в неизведанных пространствах, где царит первобытный хаос, будет в дальнейшем гулким эхом отражаться по всему земному шару, расшатывая политические и экономические устои государств».[126]

Понимая, что европейским империям больше некуда расширяться, он отдавал себе отчет в том, что любая война в Европе будет носить характер мировой, что и реализовалось в Первой и Второй мировых войнах. Как я узнал когда-то на курсах повышения квалификации в армейском Командно-штабном колледже в Форте Ливенворт, подобное истощение ведет к глобальным изменениям. Другими словами, к 1900 г. эпоха открытий подошла к концу, но на протяжении всего XX в. вплоть до наших дней (а особенно с перспективой на ближайшие десятилетия) сформированная и перенаселенная карта мира, или же шахматная доска Маккиндера, как я уже отмечал, продолжает заполняться. И речь идет не только о населении, но и о накоплении оружия. К примеру, страны Ближнего Востока в последние лет 50 лет сами по себе эволюционировали из государств, где преобладали провинциальные города и деревни, до стран с мегаполисами. Как журналист-международник последние 30 лет я имел возможность убедиться, что мир, даже в самых отдаленных его уголках, стал высоко урбанизирован. Позже мы детально поговорим о последствиях этих процессов, но для этого нам необходимо вернуться к Маккиндеру и его «евразийской оси истории».