Венеция не в Италии - Иван Кальберак

раз, хочешь не хочешь, а начинаешь в них верить. Тут мы имеем дело с промыванием мозгов, которым занимается банда мошенников и которое должно привлечь внимание правозащитников: ведь это ограничение нашего права на абсолютную свободу, все равно что осудить человека на несколько лет тюрьмы с отсрочкой исполнения приговора.

Мы с братом совсем не похожи, и тем не менее, как ни странно, у нас много общего. Во-первых, Фабрис крепкого телосложения, мускулистый, с грубоватыми манерами. Он охотно вживается в образ настоящего военного, какими их принято себе представлять. На самом деле он гораздо тоньше и сложнее, но ему нравится дурачить окружающих, это его маленькое персональное удовольствие. Однако вести себя он умеет не лучше, чем остальные члены нашей семьи. Смех у него громче, чем у меня и у папы, когда мы смеемся одновременно – а это, скажу я вам, не слабо. Иногда, после кружки пива (которого он пьет много) или стакана кока-колы (которую он пьет без конца) ему случается рыгнуть, и он даже не думает извиняться, словно это в порядке вещей. Мама отчитывает его, и тогда он нехотя бурчит «извините». На самом деле это очень ранимое существо, артистическая натура, человек без кожи. В нем словно что-то надломилось. Не знаю, как и когда это произошло, возможно, я в то время был совсем маленький или еще не успел родиться, но он явно перенес какую-то травму. Другого объяснения я не нахожу. Внутри у него болит, а по виду этого ни за что не скажешь. Он выглядит сильным, уверенным в себе. И он нравится женщинам: думаю, в моем теперешнем возрасте он уже успел пожить, если опять использовать это выражение. Одно время он крал мопеды, чтобы ездить по клубам, но как-то раз его поймали легавые, и пришлось с этим завязать.

Когда мы с ним были моложе, то часто дрались. Ну, то есть это он меня поколачивал. Ясное дело, ведь он был на пять лет старше и на пятнадцать кило тяжелее. Я расплачивался за то, что был маминым любимчиком. Фабрис не ладил с родителями, он был бунтарь, и ему доставалось по полной программе. А я всегда избегал конфликтов, я подчинялся, делал все, что они хотели. Даже согласился, чтобы меня покрасили в блондина. Фабрис наверняка не позволил бы над собой такое сделать.

– На сколько у тебя увольнительная?

– На неделю.

Тут я запаниковал. Папа, со своей стороны, держался стоически.

– Либо мы с Эмилем будем ночевать в одной кровати, либо я поставлю себе зимнюю палатку, – продолжал Фабрис. – По ночам еще прохладно, но в Германии были и не такие холода, так что я привык.

Мы с братом часто ночуем вместе, когда у него увольнительная: кровать в доме соседки достаточно широкая, на двоих места хватает. Во сне он часто ворочается, и вдобавок еще храпит, а у меня сон чуткий, так что спит в основном он один. Папа посмотрел на Фабриса и без предисловий спросил:

– Ты не против смотаться в Италию?

– Я что, создаю тебе проблемы?

– Завтра рано утром мы отправляемся в Венецию. Поедешь с нами?

– Почему бы и нет? – без всякого энтузиазма отозвался он.

Только этого мне не хватало. Будь жива моя бабушка, они, пожалуй, прихватили бы и ее тоже!

Вы подумаете, что я эгоист, если не радуюсь, что брат поедет с нами. Но вы его не знаете. У него феноменальная способность создавать хаос всюду, где он появляется. Когда я в коллеже перешел в шестой класс, он уже учился в лицее. Ну так вот, в первый день учебного года выходит во двор старший надзиратель, хватает меня за шиворот, приподнимает, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и говорит: «А-а, Шамодо номер два!» Мой брат устраивал во дворе бесконечные драки. В те времена это происходило так: двое мальчишек начинали задирать друг друга, и вокруг них сразу собиралась толпа болельщиков, которые подзадоривали их своими криками, пока не появлялся надзиратель: он пытался разнять дерущихся, а потом разогнать зрителей. Когда пришел я, все очень быстро поняли, что перед ними – типичный отличник, безобидный тихоня, пытающийся выжить в мире, где все окружающие как минимум на голову выше его.

Наше путешествие становилось все более трудной задачей. Совсем как в трагедии «Сид», где «вначале нас было пять сотен, а по прибытии в порт – уже три тысячи». Вначале был я один, а по прибытии в Венецию нас будет уже пятьсот. Если мы вообще туда прибудем. Когда мы шли в мою комнату в доме соседки, Фабрис завел меня в прачечную, чтобы показать несколько приемов таеквондо (это такое боевое искусство, кажется корейское), которым он научился в казарме. Мне очень хотелось спать, и я не чувствовал никакого желания драться.

– Я не собираюсь тебя бить, просто покажу последовательность приемов, – настаивал он.

И вот мы заняли позиции друг против друга. Я стоял с кислым видом, заранее зная, что мне сейчас достанется.

– Ты должен защищаться, – предупредил он и несколько раз ударил кулаками в пустоту.

Я вяло пытался защищаться.

– Увертывайся от ударов!

– Да надоело уже!

– Я не сделаю тебе больно, – пообещал он.

И снова стал нападать, а я – увертывался, как мог. Потом он разошелся и, повернувшись кругом, с размаху ударил меня ногой. При этом его пятка угодила мне в живот, я отлетел на два метра и плюхнулся на землю, вопя от боли.

– Почему не защищался?!

– Я пытался… – с трудом произнес я, скорчившись и ловя воздух ртом. – Ты достал меня своими фокусами, каждый раз это кончается одним и тем же – бьешь меня изо всех сил и делаешь мне больно!

– Извини, плохо рассчитал траекторию удара!

– У тебя каждый раз так!

– Прости меня. И не говори папе с мамой, ладно?

Он умолял меня промолчать, не выдавать его, и передо мной опять вставала привычная дилемма: выдать его и смотреть, как его наказывают – а мне это всегда очень неприятно, – либо позволить ему безнаказанно причинять мне боль. Типично корнелевский конфликт между любовью и долгом, сказал бы по этому поводу месье Мерле, наш учитель французского. Пусть так, месье Мерле, но одно дело – обозначить проблему, и совсем другое – решить ее. Я предпочел спустить все на тормозах: в тот момент у меня были заботы поважнее.

– Это так классно – поехать в Италию, – сказал он, укладываясь рядом со мной в своей синей пижаме. – Предки хотят отметить годовщину свадьбы или что-то типа того?

– Нет, это мне нужно