Венеция не в Италии - Иван Кальберак

в Венецию, чтобы встретиться с одной знакомой, а они решили поехать со мной.

– Ага, воспользовались случаем.

– Получается, так.

– Хорошо, что я приехал сегодня, представляешь, что было бы, если бы я явился на день позже?

Представляю: у меня не болел бы живот перед поездкой в Италию. Говорят, путешествия развивают молодых; я спросил себя, в чем это выражается, и еще: если так, старики от путешествий должны развиваться в обратном направлении, но это излишне, поскольку время в любом случае выполнит свою разрушительную работу. Я выключил свет и попытался заснуть. Через пять минут у меня над ухом словно заработала газонокосилка: это храпел мой братец.

Суббота 14 апреля

День начался очень рано. Но Фабрис, похоже, не ощутил никакого неудобства: военные привыкли вставать рано, даже в мирное время, чтобы оставить себе побольше времени для ничегонеделания. Я почти не спал, из-за волнения перед отъездом и храпа Фабриса, и надеялся выспаться в машине, поскольку до Италии ехать и ехать. Мы прицепили трейлер к папиной машине, убрали из-под колес тормозные башмаки – тут я порадовался, что Фабрис здесь, без него мы бы вряд ли справились. Затем вчетвером сели в машину и поехали. Было еще темно. Кофе выпьем по дороге, объявил папа: он обожает пить кофе в придорожных закусочных, наверно, это связано с каким-то воспоминанием, другого объяснения у меня нет. Воспоминания чаще вредны, но иногда, как ни странно, приносят пользу. Это как раны, но только наоборот: если их разбередить, становится легче. А вообще удивительно, с каким старанием воскрешают прошлое люди, которые боятся будущего.

Мы поехали по шоссе до Куртенэ, которое идет через лес; в субботу, в шесть утра, на дороге не было ни души. Я посмотрел в заднее окно: трейлер трясся позади и не давал нам набрать скорость. Когда тащишь свой дом за собой, это сильно замедляет движение – спросите у любой улитки. На одном из подъемов нас обогнал велосипедист, нет, правда, я не шучу, парень был в форме велогонщика, наверно, отстал от пелотона на каком-то этапе «Тур де Франс», он обогнал нас, даже не взглянув в нашу сторону. Но он набрал скорость раньше, на спуске, тут у него было преимущество перед нами. Зато потом, когда дорога стала ровной, мы сами его обогнали, потому что не надо свинячить, заявил папа.

Небо между деревьями начинало светлеть. Иногда мы выныривали из леса и ехали среди полей, темных и таинственных, на горизонте виднелось какое-то слабое свечение, словно под гудроном была скрыта светящаяся полоска, которая пыталась выбраться наружу. Я подумал о Полин: наверно, она уже в Венеции, готовится к завтрашнему концерту. Интересно, думает ли она сейчас обо мне? Думает ли хоть сколько-то, или часто, или столько же, сколько я о ней? Больше, чем я о ней, она, конечно, думать не может: так мне казалось из-за моей низкой самооценки. Этот термин я вычитал из папиной книги по психологии, там было еще много всяких штук, о которых я вам расскажу позже.

Фабрис смотрел на дорогу, взгляд у него был отсутствующий. Я прислонился головой к окну и задремал. Именно этот момент папа выбрал для того, чтобы поставить кассету со своей любимой песней. Вначале звучат тамтамы, на них выбивают что-то очень ритмичное, типа ритуальные пляски африканского племени. И вдруг папа в унисон с певцом проревел, как боевой клич: «АЗИМ… БОНАНГА!!!!». Может, на самом деле это крик боли, но у моего папы это звучит как «аллилуйя», без кюре и без Христа, агонизирующего на кресте. Не знаю, что означает «Азимбонанга», и не уверен, что это название песни. Если бы мне велели изложить мои впечатления в письменном виде, я написал бы, что это ремикс народной африканской песни, сделанный в стиле техно и похожий на те сложные оркестровки, которые делаются для караоке. В общем, вы представляете, какая это гадость… Папа от нее в диком восторге.

Он хлопал в такт ладонями по рулю, как по тамтаму, он буйствовал. Мама в таких случаях только улыбается, как будто это нормально. Радость всегда передается окружающим, поэтому многие ее опасаются. Однако на заднем сиденье царило уныние.

– Папа, я сплю! – раздраженно крикнул я.

– Мы едем в Венецию, ты должен быть доволен!

– Я очень доволен, проблема не в этом.

– Ну, раз ты доволен, пой вместе со мной! Знаешь, птица поет не оттого, что она счастлива, наоборот, она счастлива оттого, что поет!

Разумеется, в половине седьмого утра мне совершенно необходимо было слушать цитаты.

– Папа, я счастлив, – сказал я (хотя мне самому так не казалось), – но стану еще счастливее, если смогу поспать.

– Какие вы скучные… – подвел итог папа. – АЗИМ… БОНАНГА!!!

И все началось по новой. Мой папа – эксклюзивная модель отца, существующая в единственном экземпляре, и надо же, чтобы эта модель досталась именно мне. Впрочем, я только что признал себя счастливым; и вдруг я начал серьезно размышлять на эту тему. Тут не может быть однозначного ответа. Конечно, в моей жизни есть миллион вещей, которые я хотел бы изменить, притом как можно скорее. С остальным я свыкся. Не знаю, можно ли назвать счастьем, когда человек с чем-то свыкся. Лично я от многого предпочел бы отвыкнуть.

Мы выехали на автостраду. Здесь наша скорость (если можно так назвать темп, в котором мы двигались) была еще более впечатляющей. Нас обгоняли все, даже тяжелые грузовики: когда они проносились мимо, наш трейлер вибрировал от воздушной тяги, в полном соответствии с законами аэродинамики (если честно, я в них не очень разбираюсь. Мы будем их проходить на следующий год, и мне заранее не по себе). Машина виляла, раскачивалась, ее кренило то вправо, то влево, папа сидел, вцепившись в руль, как капитан корабля в бурю. Ну, может, не совсем так, но типа того. Мама пугалась и хваталась за папу каждый раз, когда нас обгонял очередной дальнобойщик. Я посмотрел на спидометр: восемьдесят километров в час, на спусках – девяносто. Никаких шансов поспеть в Венецию к началу концерта. Если я его пропущу, я убью их. Или себя. Или и то и другое.

Рассвет подкрался осторожно, на цыпочках. Это похоже на лампу с регулятором интенсивности, у которой плавно поворачивают колесико: наверно, рассвет наступает так медленно, чтобы не будить людей слишком резко. Ничего не скажешь, здорово придумано. А вот люди изобрели будильники, которые разрывают вам уши в шесть утра, когда сон самый глубокий. Наш преподаватель французского говорит, что причина тут в садомазохизме,