Выход из кризиса есть! - Пол Р. Кругман

И еще одно замечание: финансовая отрасль оказывала серьезное влияние и на Демократическую партию, и на Республиканскую, но в более широком смысле воздействие огромных денег больше ощу щалось на республиканцах, которые идеологически в любом случае склонны защищать интересы 1 или 0,1 % самых богатых. Эта разница, вероятно, объясняет удивительное открытие, сделанное политологами Китом Пулом и Говардом Розенталем, которые использовали результаты голосования в конгрессе для измерения политической поляризации и различий между партиями почти за все прошлое столетие. Они обнаружили сильную корреляцию между долей в совокупном доходе 1 % самых богатых и уровнем поляризации в конгрессе. В первые 30 лет после Второй мировой войны, отмеченные относительно равным распределением доходов, также наблюдалось широкое межпартийное сотрудничество, а наличие немаленькой группы политиков-центристов позволяло принимать более или менее согласованные решения. После 1980 года Республиканская партия сдвинулась вправо — одновременно с ростом доходов элиты, — и политические компромиссы стали почти невозможными.

Это снова возвращает меня к связи между неравенством и новой экономической депрессией.

Растущее влияние богатых привело к политическим решениям, которые не нравятся таким либералам, как я, — сглаживание прогрессивной шкалы налогов, урезание помощи бедным, сокращение финансирования государственного образования и т. д. Впрочем, для темы данной книги важнее то, как политическая система последовательно проводила политику дерегулирования и отказа от регулирования, несмотря на многочисленные тревожные сигналы, свидетельствующие о том, что нерегулируемая финансовая система — это верный путь к катастрофе.

Дело в том, что подобное упорство выглядит не столь загадочно, если учесть растущее влияние самых состоятельных. Прежде всего, источником доходов многих богачей служила нерегулируемая финансовая система, поэтому они были прямо заинтересованы в расширении мер дерегулирования. Кроме того, несмотря на все вопросы относительно общей экономической ситуации после 1980 года, экономика развивалась очень хорошо — на радость элите.

Таким образом, если растущее неравенство и не являлось непосредственной причиной кризиса, оно формировало политическую среду, в которой было невозможно заметить тревожные признаки и должным образом на них реагировать. В следующих двух главах мы поговорим о том, как неравенство создало интеллектуальную и политическую атмосферу, снижавшую наши возможности эффективно реагировать на разразившийся кризис.

С учетом наших сегодняшних знаний, уверенность Роберта Лукаса в том, что депрессии остались в прошлом, очень похожа на самонадеянность. На самом деле многим из нас она казалась самонадеянностью еще тогда: азиатский экономический кризис 19971998 годов и непрекращающиеся трудности Японии очень напоминали то, что случилось в 30-х годах ХХ столетия, и заставляли задуматься, не выходит ли ситуация из-под контроля. Этим сомнениям я посвятил книгу «Возвращение Великой депрессии?», вышедшую в свет в 1999 году (в 2008 году, когда все мои страхи сбылись, вышло второе, дополненное издание).

Да, Лукас — лауреат Нобелевской премии, выдающаяся, практически доминирующая фигура в макроэкономике в 70-х и 80-х годах — был прав, утверждая, что после 30-х экономисты многому научились. Скажем, специалисты 70-х годов действительно знали достаточно, чтобы предотвратить подобие Великой депрессии.

А затем большинство экономистов стали забывать то, чему они научились…

В то время как мы пытаемся справиться с нынешним экономическим кризисом, огорчительно наблюдать, до какой степени экономисты усугубляют проблему, но не помогают ее решить. Многие, хотя и не все ведущие специалисты защищали финансовое дерегулирование, даже понимая, что оно делает экономику более уязвимой перед кризисом. Затем, когда он уже разразился, большинство известных экономистов яростно и при этом безграмотно выступали против любого эффективного ответа. Как это ни прискорбно, одним из тех, кто выдвигал невежественные и деструктивные аргументы, был сам Роберт Лукас.

В конце первого десятилетия XXI века, осознав, что в решающий момент коллеги терпят неудачу за неудачей, я нашел подходящее, на мой взгляд, определение происходящему: «темные века макроэкономики». Смысл заключался в следующем: ситуация отличалась от той, что была в 30-х годах, когда никто не знал, что думать о депрессии, и нужно было нетрадиционное экономическое мышление, чтобы найти выход. Та эпоха была, если можно так выразиться, каменным веком экономики — научных инструментов еще не существовало. В 2009 году они уже были известны, а затем. утеряны. На авансцену вышли новые варвары.

Как такое могло произойти? Думаю, тут сыграла свою роль гремучая смесь — политика и вышедшая из-под контроля социология.

В 2008 году мы неожиданно обнаружили, что живем в кейнсианском мире, то есть в том, который Джон Мейнард Кейнс в 1936 году описал в своем главном труде «Общая теория занятости, процента и денег» («The General Theory of Employment, Interest, and Money»). Я имею в виду, что мы столкнулись с недостатком спроса, который стал главной экономической проблемой, а недостаточные технократические меры вроде снижения ставки финансирования Федеральной резервной системы помочь в сложившейся ситуации не могли. Для эффективной борьбы с кризисом нам требовалась более активная политика государства в форме временного увеличения бюджетных расходов, чтобы бороться с безработицей, а также усилий по сокращению чрезмерной ипотечной задолженности.

Может показаться, что эти меры тоже относятся к технократическим, не связанным с более широким вопросом распределения доходов. Сам Кейнс называл собственную теорию умеренно консервативной по своим последствиям, согласующейся с законами экономики, основанной на принципах частного предпринимательства. Тем не менее политические консерваторы, особенно те, кто наиболее рьяно защищал интересы богатых, с самого начала яростно оппонировали Кейнсу.

Именно яростно. Считается, что его идеи в университеты Америки принес учебник по экономике Пола Самуэльсона, впервые изданный в 1948 году. На самом деле это была вторая попытка. Написанная раньше канадским экономистом Лори Таршисом книга была, что называется, похоронена правой оппозицией, в том числе при помощи организованной кампании, в результате которой многие университеты отказались от этого учебного пособия. Впоследствии в своей книге «Бог и человек в Йеле» («God and Man at Yale») Уильям Ф. Бакли с гневом обрушился на Йельский университет, не в последнюю очередь за то, что там позволили себе преподавать экономику по Кейнсу.