Выход из кризиса есть! - Пол Р. Кругман

Однако рецессии — спады производства или замедление темпов его роста — все-таки случаются. Почему? В 70-х годах прошлого столетия Роберт Лукас — ведущий «пресноводный» экономист, лауреат Нобелевской премии — утверждал, что рецессии были обусловлены временным хаосом: работники и компании из-за инфляции или дефляции не могли сразу осознать изменения в уровне цен в своем конкретном бизнесе. Кроме того, Лукас предупреждал, что любая попытка бороться с деловым циклом будет контрпродуктивной: активные действия, утверждал он, приведут лишь к усилению хаоса.

В то время, когда складывалась эта теория, я учился в магистратуре. Помню, как это было интересно — молодых экономистов особенно привлекала строгость математических выкладок. Однако «проект Лукаса», как его называли, быстро сошел на нет.

В чем же дело? Экономисты, пытающиеся снабдить макроэкономику базовыми элементами, слишком увлеклись, привнеся в свою теорию нечто вроде миссионерского рвения и не принимая никаких возражений. В частности, они во всеуслышание объявили о смерти кейнсианской экономики, не позаботившись предложить приемлемую альтернативу. В 1980 году Роберт Лукас — с одобрением! — заявил, что на исследовательских семинарах участники шушукаются и хихикают, когда кто-то начинает излагать кейнсианские идеи. Кейнс и все, кто на него ссылались, были изгнаны из многих аудиторий. Наряду с этим их перестали печатать в профессиональных изданиях.

Итак, антикейнсианцы трубили победу. Тем не менее их собственный проект потерпел неудачу. Выяснилось, что новые модели не объясняют основные факты, характерные для рецессий. Впрочем, мосты были сожжены. После шушуканья и смешков уже невозможно повернуть на 180 градусов и признать, что рассуждения экономистов-кейнсианцев звучат разумно.

Таким образом, антикейнсианцы все глубже увязали в болоте своих заблуждений, сильнее отдаляясь от реалистичного взгляда на экономические кризисы и их причины. В настоящее время в макроэкономической науке доминирует теория реального экономического цикла, утверждающая, что рецессии на самом деле являются рациональным и даже эффективным ответом на технологические потрясения, о причинах которых ничего не говорится, и что снижение занятости во время спада или замедления темпов роста производства обусловлено добровольным решением работников взять отпуск, пока условия на рынке труда не улучшатся. Звучит абсурдно. Это и есть абсурд, однако именно теория, основанная на абстрактной математической модели, вымостила дорогу к известности и успеху работам по теории реального экономического цикла. В конечном счете ее адепты приобрели такое влияние, что молодым экономистам, имеющим другие взгляды, трудно получить работу во многих крупных университетах. (Я уже говорил, что мы страдаем от вышедшей из-под контроля научной социологии.)

Впрочем, «пресноводным» экономистам не удалось полностью настоять на своем. Некоторые их коллеги ответили на очевидную неудачу проекта Лукаса тем, что вновь вернулись к идеям Кейнса, несколько освежив их. Теория неокейнсианства нашла приют в Массачусетском технологическом университете, Гарварде и Принстоне — да, все рядом с побережьем! — и в таких определяющих экономическую политику учреждениях, как Федеральная резервная система и Международный валютный фонд. Неокейнсианцы были готовы отказаться от гипотезы о совершенных рынках, или о совершенной рациональности, или от обеих этих теорий, добавив достаточно несовершенства, чтобы получить более или менее кейнсианский взгляд на рецессии. «Приморские» экономисты выступали за активную политику борьбы с этим явлением.

И все-таки последние не устояли перед обаянием теории рациональных индивидов и совершенных рынков. Они старались по возможности минимизировать отклонения от ортодоксальной неоклассической теории. Это означало, что в самых популярных моделях экономики не было места для таких понятий, как мыльные пузыри на том или ином рынке и крах банковской системы, несмотря на тот факт, что в реальном мире подобные вещи время от времени происходят. Даже экономический кризис не повлиял на фундаментальные взгляды неокейнсианцев. В результате такие сторонники данного направления, как Кристи Ромер [27] или, если уж на то пошло, Бен Бернанке, смогли предложить разумный ответ на вопрос, как выйти из кризиса (в частности, резко увеличив кредиты Федеральной резервной системы и временно повысив бюджетные расходы). К сожалению, этого нельзя сказать о «пресноводных» экономистах.

Кстати, если вам интересно: я сам считаю себя в чем-то неокейнсианцем и даже публиковал статьи в этом духе. Я не очень верю в гипотезу о рациональности и рынках, без которой не обходятся многие современные математические модели, включая мою собственную, и часто обращаюсь к классическим идеям Кейнса, но считаю такие модели полезными для тщательного анализа некоторых вопросов — подход, получивший широкое распространение у «приморских» экономистов. В своей основе противостояние «приморских» и «пресноводных» — это противостояние прагматизма и квазирелигиозной уверенности, которая лишь усиливается по мере того, как факты опровергают «истинную веру».

В результате многие экономисты вместо того чтобы оказать помощь во время кризиса, развязали войну сродни крестовому походу.

Долгое время не имело особого значения, чему учат и, что еще важнее, чему не учат экономистов в аспирантуре. Почему? Ответ может показаться парадоксальным. Потому что Федеральная резервная система и подчиненные ей учреждения держали все под контролем.

Как я объяснял в главе 2, бороться с обычным спадом производства или замедлением темпов его роста несложно: Федеральная резервная система должна напечатать больше денег и понизить процентные ставки. На практике задача оказывается гораздо труднее, потому что ФРС требуется оценить дозу монетаристского «лекарства», а также просчитать момент, когда оно уже не нужно, и все это в обстановке непрерывно меняющихся данных и существенного временного лага [28] между действиями и результатами. Но эти трудности не помешали попыткам ФРС сделать эту работу. В тот период, когда многие теоретики макроэкономики удалились в вымышленный мир, Федеральная резервная система стояла на реальной почве и продолжала спонсировать исследования, относящиеся к ее деятельности.

Но что, если экономика столкнулась с действительно серьезной рецессией, которую нельзя остановить одной лишь монетаристской политикой? Да, такая рецессия стала неожиданностью — ведь Милтон Фридман говорил, что это невозможно.

Даже те, кому не нравятся политические взгляды Фридмана, не могут не признать, что он великий экономист, прояснивший очень многие важные нюансы. К сожалению, одно из самых значительных его заявлений — что Великая депрессия никогда бы не случилась, если бы ФРС должным образом делала свою работу, и что соответствующая монетаристская политика поможет не допустить повторения подобного — почти наверняка было ошибочным. Эта ошибка имела серьезные последствия: практически полное отсутствие дискуссии как в ФРС и подчиненных ей структурах, так и в научной среде относительно возможных действий в том случае, если монетаристской политики оказывается недостаточно.

Чтобы вы получили представление о том, какие настроения преобладали до начала кризиса, позвольте напомнить, что сказал Бен Бернанке в 2002 году на конференции в честь 90-летия Фридмана: «В заключение, хотя я являюсь официальным представителем ФРС, хочу сказать Милтону и Анне: в том, что касается Великой депрессии, вы правы — мы допустили ее. Мы очень сожалеем. Но благодаря вам мы больше никогда этого не сделаем».