Берег Хаоса - Вероника Иванова

По пути домой я зашёл в лавку Вассади – южанина, торгующего едой и питьём всякого рода по скромным ценам. Правда, даже у него парное мясо было для меня слишком дорого, поэтому приходилось довольствоваться тем, что хранилось на леднике не один день. В этот раз я прикупил курятины и белой крупы с востока – продолговатых зёрнышек ah-si, в кипящей воде увеличивающих свой размер почти в два раза, получил в довесок кулёчек с сушёными пряными травками (всё равно выдыхаются, так зачем зря в лавке держать?) и собеседника на оставшуюся часть дороги.

Старый Глийн жил в соседнем мэноре на попечении взрослых детей, но сам давным-давно отошёл от дел и коротал время до последней встречи со смертью в прогулках и разговорах. И те, и другие были неспешны и многозначительны: первые в силу больных ног, вторые – по причине груза прожитых лет. Особенно старик любил поговорить со мной, как слушателем, умело изображающим живой интерес. Впрочем, отдельные беседы оказывались по-настоящему увлекательны и полезны. Но слишком уж редко таковые происходили, к моему глубочайшему сожалению.

Увидев меня в дверях лавки, Глийн приветственно махнул рукой, и я, выдохнув тихое ругательство, перешёл на его сторону улицы.

– Доброго дня, Тэйлен.

– Доброго дня, heve. Как Ваше здоровье?

– Какое у меня может быть здоровье? – Хрипло хохотнул старик, кутаясь в подбитый мехом плащ. – Это вам, молодым, такие вопросы нужно задавать, а не таким развалинам, как я.

– Бросьте, heve, Вы очень бодрый...

– Для своих годин? Пожалуй, соглашусь: из моих приятелей юности мало кто ещё жив. А те, что ещё дышат, редко встают с постели. Один я пока ползаю...

Морщинистое лицо озарилось гордой улыбкой. Я улыбнулся в ответ:

– Вы ещё всех нас переползаете, heve!

– Не дай боги! – Шутливо ужаснулся Глийн. – Детей хоронить? Никому такого счастья не желаю. И тебе желать не советую.

– Я понял, простите.

– Да я не к тому... Вот ты всё не женишься, да не женишься. А пора бы!

Узловатый палец укоризненно ткнулся мне в грудь.

– Куда ж мне жениться? Я себя еле кормлю, а если ещё и жена будет, дети... Нет, heve, мне сначала надо на ноги встать, а потом уже думать о женитьбе!

– Встать... А сейчас ты что, коленями по мостовой елозишь? Нет, Тэйлен, с тобой всё иначе должно быть: заведёшь семью, вот тогда сразу за ум и возьмёшься. И службу хорошую найдёшь, денежную. Нужда, она в таких делах мудрее, чем расчёт.

Ага. Повесить себе на шею жену, наплодить детей, а потом надрываться, не в силах всех прокормить? Кошусь на довольную физиономию Глийна.

Вот ведь глаз у старика! Сразу меня раскусил. Я сам только недавно понял, что не хочу ничего менять из-за собственной лености и привычки перебиваться сухомяткой, а он не только это заметил, а и предложил способ борьбы с дурными наклонностями. Жениться... А вдруг, поможет? И мне станет легче думать о будущем. И я перестану вспоминать прошлое. Наверное. Может быть.

Мимо нас пробежал глашатай предсказателя, напомнивший мне утреннего мальчишку: такой же тоненький, в ярком развевающемся балахоне. Глийн посмотрел ему вслед и недовольно покачал головой:

– Ох, и много же их стало... Нехорошо это.

– Да кому они мешают, heve?

– Мешать не мешают, но... Примета дурная.

– Примета?

Старик помрачнел, но ответил.

– Говорят, людей одолевает тяга узнать своё будущее аккурат во времена перед войнами и прочими бедами. Перед Болотной войной тоже так было: на каждом углу пророчили, по дням судьбу можно было расписать... А только у кого что сбылось? Вот твой отец воевал, верно?

Киваю.

– И где он сейчас?

– Умер.

– Вот и я о чём. А ему, наверняка, долгую жизнь предрекали, полную счастья, и детишек полный дом. Угадали предсказатели?

Отец... Хмурый сухощавый мужчина, вечно мучавшийся надрывным кашлем, неразговорчивый, но незлобный. Никогда не поднимал руки ни на жену, ни на шкодливых сыновей, а если что случалось, недолго смотрел тяжёлым взглядом и уходил. Только почему-то после этого отпадала всякая охота шалить... Он вернулся домой, чтобы прожить всего пять лет и тихо скончаться посреди ночи. Так тихо, что матушка только к утру поняла: мужа больше нет на свете.

Был ли он счастлив? Кто знает. Но после него остался дом, остались жена и трое сыновей. Разве этого мало? По мне – много. Очень. Наверное. Может быть.

* * *

Нелия не обманула ожиданий: следующим утром из Письмоводческой управы я возвращался домой с продолговатым футляром, заполненным картами, а значит, был обеспечен работой на день вперёд.

Для того, чтобы нанести средоточение на карту, нужно прежде всего эту самую карту подготовить, и желательно, не одну, а несколько: для черновой работы и для чистовой. Черновики пойдут на зарисовки и записи по ходу, на окончательном же варианте всё будет красочно и красиво. Надеюсь...

М-да, труда предстоит изрядно: как и все мелкие поселения, Кенесали своим мастером-картографом обзавестись не успел, потому представленная карта выглядит так, словно какой-нибудь управский служка перерисовывал, и не с оригинала, а с его -надцатой копии. Линии неровные, из-за трещин на пергаменте – прерывистые, часть надписей не разобрать. Да, тут придётся ехать «на места», чтобы выяснить, как называются улицы, и кому какой дом принадлежит. Но сначала... Сначала я сделаю копию. По своему собственному рецепту.

Разложить на столе (самом большом, в библиотеке) листы толстой рыхлой бумаги. Сверху поместить пергамент, прижать его уголки тяжёлыми подсвечниками, чтобы не сдвигались. Приготовить густую прозрачную мазь и тщательно, мягкими касаниями, нанести её на поверхность карты, следя за тем, чтобы слой повсюду оставался равномерным. Когда мазь начнёт твердеть, присыпать всю карту сверху порошком из сажи и камеди. А потом немножко поколдовать: следуя контурам изображения, поводить над поверхностью пергамента стальной пластинкой, оплетённой бусами заклинания. Подождать ещё четверть часа, снять застывшую плёнкой мазь с остатками порошка, убрать пергамент и... Любоваться на дело рук своих – точное повторение оригинала.

Для стороннего наблюдателя происходящее покажется необъяснимым фокусом, но ничего сложного в действе нет. Жидкость, входящая в состав мази, делает волокна пергамента податливыми, но её не настолько много, чтобы начать растворять краски рисунка. Насыпанный сверху порошок полностью впитывается мазью и оказывается у поверхности пергамента. А дальше в ход идёт Сила: составленное и сплетённое мной заклинание заставляет те волокна пергамента, которые несут в себе частицы краски, расходиться в стороны, становясь похожими на решето, через которое крупинки порошка попадают на разложенную внизу бумагу. Попадают и, поскольку несут на себе капельки мази, проникают уже в бумажные волокна, становясь рисунком. Такое копирование занимает от силы час времени, но его недостаточно: приходится поработать и пером, обводя особенно плохо отпечатавшиеся линии и подписывая названия, потому что контуры букв переносятся плоховато. Этим я и занимался – дорисовыванием, когда любопытство привело в библиотеку Кайрена.