Нефоры - Гектор Шульц

убрал руки. – Блядь, Кир. Заебал. Поднимайся давай.

– А ты чо грустишь, красивая? – переключился на Ляльку Аспид.

– Убрал от нее руки, нахуй! – прорычал я, толкая панка в грудь. Тот, к моему удивлению, быканул и пихнул меня в ответ. Лялькино лицо потемнело, и она тоже толкнула меня.

– Отъебись, Дьяк! Думаешь только ты тут развлекаться можешь? Захочу и отсосу у него. Чо ты мне сделаешь? Ты мне отец? Отчим?

– Друг, – тихо сказал я, и с Ляльки сразу слетела вся спесь. Она всхлипнула, мотнула головой и, подойдя к Ирке, уткнулась той в грудь.

– Уйди, – коротко приказала Ирка Аспиду, который попытался взять Ляльку за руку. – А то я тебе шею сверну, пидор. Мих, поднимай этих дебилов и пошли отсюда.

– Дим, поможешь? – спросил я у подошедшего на шум Дим Димыча. Тот обвел комнату усталыми глазами, хмыкнул и кивнул. – Спасибо.

– Не за что, братка. Давай я здорового возьму, а ты мелкого.

– Мелкий тяжелее. В нем говна побольше, – вздохнул я, поднимая Олега и закидывая его руку себе на плечо.

Однако мы остались в квартире до утра. Мы с Иркой выгнали черноволосую и очередного её ебаря из комнаты и положили Кира с Олегом на кровать. Хозяйственный Дим Димыч притащил заныканную бутылку водки и поставил её на подоконник, после чего свернулся в кресле огромным бородатым котом и моментально вырубился. Уставшая Ирка прикорнула на диване, который нашелся в комнате. Она, положив голову Ляльке на плечо, тоже отключилась. Лялька недолго держалась. Лишь сердито смотрела на Леську, которая спала рядом со мной, а я, поджав ноги к груди, всю ночь просидел на краешке кровати, карауля сон друзей. Уснул я только под утро, когда крики в соседних комнатах стихли и обитателей квартиры тоже сморил Морфей.

Утром Леська сделала нам кофе и перед уходом взяла мой телефон. Поклацав по кнопкам, она вернула мне мобильник и улыбнулась.

– Позвони как-нибудь, – сказала она и, насмешливо посмотрев на нахохлившуюся Ляльку, чмокнула меня в щеку. Затем, похлопав Дим Димыча по плечу, ласково проворковала: – Братушка, пошли домой.

– Погнали, сестренка, – зевнул бородач и, поднявшись с кресла, хрустнул шеей. – Ох, пиздец. Деревянный весь. Где Лобок? Сдох?

– Живой. На кухне спит, – улыбнулась Леська и, помахав мне рукой, вышла из комнаты.

– Увидимся, – снова зевнул Дим Димыч, протягивая мне ладонь, широкую, как лопата.

– Увидимся, – кивнул я, отвечая на рукопожатие.

Сдав пьяного Кира на руки матери, я до кучи всучил ей и Олега, сказав, что у него дома никого нет. Тетя Аня, мать Кира, лишь вздохнула и махнула рукой, указав, куда бросить пьяное тело Балалая. Мы с Иркой сгрузили его в летней кухне, где частенько бухали, а потом вышли на дорогу. Ирка, плюнув на все, вызвала такси и, пока мы ждали машину, высадила три сигареты подряд.

– Ты ко мне? – спросила она Ляльку. – Или у Мишки останешься?

– У него, – насупившаяся Лялька ткнула в меня пальцем. Ирка, увидев её лицо, хохотнула и покачала головой.

– Пиздец ночка. Весело погудели.

– Ага, – зевнул я, тоже доставая пачку. Закурив две сигареты, я одну протянул Ляльке. – До того, как два этих долбоеба вмазались. Ладно, блядь, Олег, но Кир-то куда полез?

– Похуй уже. Главное, чтобы не увлеклись, – перебила меня Ирка. – С этой дряни хуй слезешь.

– Потому и говорю, что долбоебы, – кивнул я и, ехидно улыбнувшись, спросил: – А ты давно по бабам, Ириш?

– Давно, – передразнила меня Ирка.

– Не зверей. Я любя.

– Пиздануть бы тебя. Любя, – фыркнула она и рассмеялась. – Не, в пизду. Таких мужиков, как те на хате, врагу не пожелаешь. Хоть ты развлекся, и то заебись.

– Ага. Заебись, – хмыкнул я, смотря на Ляльку, которая чертила в снегу носком слово «Хуй».

Добравшись до дома, я дал Ляльке чистое полотенце и отправил в душ. А пока она купалась, пожарил яичницу и сделал кофе. Лялька вплыла на кухню с обернутым вокруг головы полотенцем и в моей майке на голое тело, плюхнулась на стул и потянула носом.

– Вкусно пахнет, – тихо сказала она. Я молча подвинул ей тарелку. – Спасибо.

– Ешь, – кивнул я. – Потом дуй в кровать. Мамка на дежурстве, будет только завтра. Поэтому можешь спать хоть весь день.

– А ты?

– Пойду душ приму и тоже лягу, – зевнул я. – Голова трещит.

– Ты мудак, – чуть подумав, добавила Лялька, исподлобья смотря на меня.

– Знаю, – вздохнул я и, криво улыбнувшись, поплелся в ванную.

Вернувшись, я лег на кровать и укутался в одеяло. А потом вздрогнул, когда Лялька положила мокрую голову мне на грудь. Она чуть посопела носом, всхлипнула, а потом уснула, прижимаясь ко мне, как маленький котенок. Я тоже уснул, но сны были скверными. Я видел восковых Кира и Олега, а вокруг них горел огонь. И чем ближе он подступал, тем сильнее они таяли, буквально истончаясь на глазах.

Другие вписки, другие нефоры. Были нормальные, вроде Дим Димыча и его сестры Леськи. Были странные, вроде Стефана. А были конченные мрази, вроде Люка, Аспида и Черепахи. Но каждый человек сам делает свой выбор. С кем пить, с кем тусить, с кем спать. Делает выбор, остаться человеком или превратиться в животное. Каждый выбирает сам. Я выбрал.

Глава пятая. Любовь.

Кто говорит, что у неформалов черные сердца, – безбожно пиздит. Мы – такие же люди, из плоти и крови, со своими тараканами. Мы тоже можем любить и ненавидеть.

В нашей компашке самым любвеобильным был Кир. Но оно и неудивительно, потому что бабы на него сами липли. И это несмотря на то, что Кир был страшным, что пиздец. Для него сказать «я тебя люблю» было сродни «дай сигарету». Кир часто этим пользовался, чтобы затащить в кровать тех, кто противился его чарам. А наутро, когда чары рассеивались, Кир снова превращался в мудацкую версию себя. Однако нас больше всего веселили его заигрывания с Лаки.

Странные это были попытки завязать теплые чувства. Каждому было понятно, что Кира тянет к Лаки, да и Олька не скрывала своей симпатии к нему. Они частенько обжимались на тусах, постоянно сидели рядом, держались за руку, а однажды мы спалили их целующимися. Но не больше. Лаки не позволяла Киру пересекать определенных границ, а тот порой бесился и закручивал очередной роман ей назло, на что меланхоличная Олька реагировала, как и подобает готам. Похуистично.

– Странные вы, – буркнул я как-то Ольке, когда мы сидели на крыше моего дома втроем: я, она и Лялька. Было это в середине марта 2005, когда зима резко сдала позиции, выглянуло