Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева

Анну Федотовну большими немигающими глазами. Ее руки с длинными пальцами боязливо прикрывали листок бумаги — письмо к Лизе.

И надо же так случиться!

Софья Захаровна повернула обратной стороной листок.

— Садитесь, пожалуйста, Анна Федотовна. Как Ирочка устроилась? Она была в это воскресенье дома?

— Была, Софья Захаровна.

Анна Федотовна зашла на минутку, по пути. Хотелось узнать, не было ли от Лизы письма, сама она получила пока телеграмму с сообщением о том, что дочь доехала благополучно.

Анна Федотовна знала, как привязана Лиза к своей бывшей учительнице. Последнее время девушка часто ходила к ней. Мать тревожилась — невеселая, похудевшая, уехала из дому ее старшая дочь. Что случилось? «Нечего от матери таиться, самой надо все рассказывать, а не ждать, когда тебя об этом просить будут», — так решила Анна Федотовна, хотя видела, что у дочери на душе не все ладно. А теперь обвиняла себя: почему бы не расспросить Лизу?

Софья Захаровна, рассказывая о том, что получила от Лизы открытку, в то же время мучительно раздумывала: «Не сказать ли матери? Почему Лиза скрыла? Все равно сказать придется…» Но решила пока не говорить. Раньше времени начнутся упреки матери, помешают Лизе хотя бы некоторое время учиться спокойно.

Анна Федотовна, вздохнув, поднялась.

— Ну, извините за беспокойство, Софья Захаровна… Иду мимо, думаю, дай зайду — по пути ведь.

Уже стоя у порога, мать сказала:

— Один уж год остался… доучиться и, может, в наши края приедет.

Софье Захаровне показалось, что Анна Федотовна при этом посмотрела на нее, словно говоря: «Напрасно от матери таитесь! Мать все равно душой почувствует…»

3

Возвращаясь домой, Анна Федотовна перебирала в памяти слова старой учительницы, вспоминала ее смущенное лицо. «Она что-то знает о Лизе! Что-то знает». И глухая тревога заставляла ее ускорять шаги…

— Доброго пути вам! — вдруг остановил ее незнакомый человек, отирая платком потный лоб. — Скажите, где здесь управление торфопредприятия помещается?

Анна Федотовна остановилась.

— Контора, или, как вы сказали, управление, совсем близко. Мне в ту же сторону.

— Ну, значит, мы попутчики! — Он расстегнул свой серый, военного образца плащ со следами погонов на плечах. — Жарко! Воздух холодный, осенний, а, когда идешь, пот прошибает.

Анна Федотовна сбоку посмотрела на спутника и невольно подумала: «Этого, видать, мать-природа характером не обошла. Не свернешь его, покуда не убедится сам… Ишь, ведь подбородок-то какой упрямый. И по земле идет, как хозяин, твердо, осанисто».

Незнакомец снял фуражку, опять вытер платком высокий лоб.

— Хорошо! — сказал он не то ветру, который заиграл его волосами, не то Соколовке и лесу с торфяными болотами, подступающими к самому поселку. Анна Федотовна, еще раз взглянув с любопытством на него, решила: «Служащий, верно, какой-то, в командировку…» И, кивнув на чемодан, сдержанно спросила:

— С поезда ровно идете… а что-то совсем с другой стороны?

— Вы правы, с поезда, — согласился он, — и совершенно верно — с другой стороны… Болотом шел…

— Заблудились?

— Нет. — Он остановил на Анне Федотовне зеленые глаза. — Сам решил пройти так… — и улыбнулся чему-то. — Хорошая у вас здесь залежь. Богатейшая!

Анна Федотовна показала на дом, где помещалось управление.

— Вот мы и пришли, в разговорах-то… Сюда вам…

— Спасибо!

Анна Федотовна помедлила:

— У нас, что ли, работать-то будете?

— У вас… — охотно ответил он, приветливо глядя на Анну Федотовну и любуясь строгой увядающей красотой ее. — Главным инженером к вам послали… Посмотрим, что из этого получится.

В это время из управления вышел Шатров. В комбинезоне он казался еще более громадным. Анна Федотовна сказала:

— Принимайте-ко долгожданного.

— Неужто… главный? — под густыми пышными усами Шатрова затеплилась радостная улыбка. — Познакомимся! — Он протянул широкую ладонь: — Шатров — багермейстер.

— Говоров, — пожимая руку, ответил главный инженер.

— Вот вас-то нам как раз и недоставало! — Степан Петрович смотрел на Говорова добрыми умными глазами. — С дороги-то, поди, проголодались? Давайте-ка зайдемте в нашу рабочую… Вот она — рядом.

В столовой, отдавая гардеробщице плащ, Говоров спохватился:

— Извините, пожалуйста, но попрошу… там бутылочка в кармане.

Шатров смущенно закашлялся: «Э, худо дело. Руководящая-то единица, кажется, со слабостью к спиртному…»

А Говоров извлек из кармана пол-литровую зеленоватую бутылку, посмотрел на свет:

— Живы, малявки! Пожалуйста, — снова он обратился к гардеробщице, — полстакана сюда воды, только не очень холодной, если можно. И, обернувшись к недоумевающему Шатрову, пояснил: — Для сынишки… В поезде купил у одного зоолога… Живородящие рыбки. В детстве я ими до умопомрачения увлекался — об уроках забывал.

— А я больше по голубиной части действовал, — пробасил Шатров и гостеприимно потянул Говорова к столику: — Вот давайте сюда. Присаживайтесь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Вот она, Москва осенняя. Она и сейчас хороша. Под скупым осенним солнцем по-прежнему радостно горят рубиновые кремлевские звезды. Серебристо-голубые ели стоят спокойные и строгие. А у дальней стены Кремля, близ Исторического музея, — высокий куст рябины. Листья у нее начинают желтеть. Ярко-красных ягод больше, чем листьев. От тяжести кистей гнутся ветви.

«Сегодня обязательно должна приехать Васса, — вспоминает Лиза, — ее одной нет в нашей комнате».

Лиза ждала Вассу и… боялась встретиться с нею. «Я же теперь не та… Совсем не та…» — шептала Лиза, чувствуя, что вот-вот заплачет. Она слышала перекличку гудков легковых машин, шелест катящихся троллейбусов, возгласы, обрывки разговоров, свистки милиционеров…

Шеренги чугунных столбов с круглыми матовыми фонарями освещали витрины. Над крышами домов в вечернем небе переливались радужные цветные рекламы.

Город жил шумной и многообразной жизнью, а Лиза чувствовала себя выключенной из этой жизни.

«Что делать? Что?!» — в сотый раз спрашивала она себя. Хотелось поговорить с близким, родным человеком, раскрыть душу.

«Если и завтра еще Васса не приедет — прямо с ума можно сойти, — думала Лиза. Усталая, расслабленная, она еле держалась на ногах. Ее тошнило. Кружилась голова. — Это, наверное, оттого что я целый день ничего не ела», — решила она.

Во дворе студенческого общежития Лиза услышала за собой быстрые шаги. «Васса!» Лиза остановилась. Ласковые руки обхватили ее.

— Васса! — Лиза повернулась к подруге и, не подымая глаз, уткнулась лбом в ее плечо.

— Лизанька, как я соскучилась! Почему ты не ответила на последнее письмо? Что молчишь? Плачешь?! Лиза! Не плачь! Что случилось? С мамой, сестрой?

— Со мной, Васса…

— Ну, ну! Не унывай! Пойдем-ка сядем вон на ту скамейку разберемся в твоем настроении.

— Ты смеешься, Васса…

— Да нет, Лизушка. Ты не обижайся. Это от радости… — Васса была убеждена, что с Лизой ничего серьезного не произошло. «Экая чувствительная! Наверное, влюбилась в этого… как его?.. в Топольского, вот теперь и кручинится дивчина…»

У Вассы было чудесное настроение. Она приехала всего лишь два часа назад, а