Как стать добрым - Ник Хорнби

— Ты в самом деле больше ничего не хочешь? — спросила я Тома.

— Хочу сесть за компьютер, прежде чем она его оседлает. — Он зыркнул на Молли.

— Ну так давай.

Том пулей выбежал из кухни.

— Не надо было разрешать ему, мамуля. Теперь он всегда будет так делать — не доедать ужин, чтобы посидеть лишнее время за компьютером.

— Молли, помолчи.

— Она права.

— Да замолчите вы оба.

Мне было необходимо все обдумать. Я нуждалась в помощи, руководстве, нуждалась, чтобы кто-то направил меня на путь истинный. Ведь я хороший человек — не уставала я напоминать себе, — я доктор, и вот я, по сути альтруист-профессионал, борюсь против бескорыстия, поддерживая приоритет имущих над неимущими. Но ведь я не хотела этого — меня вынудили, не правда ли? И добиваюсь я совершенно другого — хотя, в общем-то, нельзя сказать, чтобы я чего-то добилась, кроме извинения Дэвида за свой необдуманный поступок. Ведь я ни за что не борюсь на самом-то деле. Я же не встала перед своей невыносимо самодовольной «половиной» и невыносимо самодовольной восьмилетней дочерью и не сказала: «А теперь послушайте-ка меня. Мы работали как проклятые, чтобы купить этот компьютер, и если какие-то женщины настолько глупы, чтобы сожительствовать с извергами, которые их истязают, то едва ли в этом есть наша вина, не так ли?» Вот это была бы уже борьба. А так все, чем я занимаюсь, — это бесполезные размышления над тарелкой остывших спагетти. Будь у меня собственное убеждение, я бы защищалась, опираясь на какой-нибудь кусок домотканой мудрости, типа: добрый самаритянин лишь потому мог быть добрым самаритянином, что отдавал свои старые компьютеры в благотворительный магазин только сломанными. Что-нибудь вроде этого — не все ли равно?

Так во что я верю? А во что мне оставалось верить? Выбор небогаты!!. Я верю, что не должно быть бездомных, и готова схлестнуться с кем угодно, кто станет утверждать обратное. То же самое насчет избитых женщин. То же самое — ну, не знаю — насчет расизма, нищеты и сексизма. Я верю, что государственная служба здравоохранения получает скудные фонды и что День Красного Носа[20]— неплохая традиция, хотя и несколько дурацкая. Неприятно, когда тебе тычут в лицо этим красным носом в супермаркете «Уэйтроуз». И наконец, я более или менее твердо убеждена, что рождественские подарки Тома принадлежат исключительно ему одному и никто не вправе забирать их у него. С этой программой я готова хоть на выборы. Вот так. Голосуйте за вашего кандидата.

Через три дня дети вроде как забыли, что им нужно два компьютера, — Молли просто утратила свой и без того невеликий интерес к нему, а Том увлекся покемонами. Вскоре мы получили письмо из женского приюта, в котором сообщалось, что мы произвели громадные перемены в жизни нескольких несчастных юных созданий. И все же, хоть режьте меня, я считаю, что Министерству здравоохранения отпускают недостаточно фондов. И вам меня не переубедить.

Следом за газетной рубрикой Дэвид забросил свой роман. «Долой эгоизм» — стало его девизом во всем, что он делал или планировал. Теперь весь день, насколько мне было известно, он просиживал в своем кабинете за чтением. При этом он еще готовил обед, играл с детьми, помогал им делать уроки, порывался предаться умилительным ностальгическим воспоминаниям о нашей жизни… Короче, издевался как хотел. То есть был образцовой моделью мужа и отца. Я описала метаморфозу Дэвида Ребекке, и образ идеального семьянина прочно застрял в ее голове. Образ этот был чем-то сродни статуэтке, выполненной из синтетических материалов, в чьих пластиковых чертах застыло вечное сочувствие и предупредительность… Дэвид стал чем-то вроде Кена-пастора из набора Барби, выпущенного по благословению протестантской церкви, разве что Кен был несколько одутловат.

Не верю, будто Дэвид сделался слишком ревностным христианином, хотя, если подумать, черт его знает, во что он вообще превратился. В тот самый день, когда нам пришло письмо из приюта, Том спросил нас с Дэвидом со скорбной миной, не собираемся ли мы теперь регулярно ходить в церковь.

— Церковь? — переспросил Дэвид и сделал это мягко, без вспышки раздражения или презрения, как обязательно случилось бы, если это слово в любом контексте прозвучало еще несколько недель назад. — Конечно же нет. Зачем? Ты хочешь в церковь?

— Нет.

— А почему спрашиваешь?

— Да просто, — ответил Том. — Думаю, нам туда самое время.

— Но почему именно теперь?

— Потому что мы раздаем наши вещи. Разве не этим занимаются в церкви?

— Насколько мне известно — не этим.

Тема была закрыта: страхи Тома улеглись. Хотя позже, оставшись с Дэвидом наедине, я решила продолжить расспросы:

— Забавно, не правда ли? Том считает, что мы теперь должны ходить на церковные службы.

— Не пойму, с чего он это взял. Неужели оттого, что он отдал свой компьютер?

— Не все так просто.

— А что еще в таком случае? Какие могут быть осложнения?

— И Тому и Молли прекрасно известно, что ты раздаешь деньги. И потом… Ты спрашивал, не заметила ли я перемен в домашней атмосфере. Так вот, думаю, дети ее давно заметили. И они это прочно связывают с церковью.

— Но почему? Почему именно с церковью?

— Не знаю. Но догадываюсь. Ты источаешь дух новообращенного. Такого ретивого и ревностного зануды.

— Да нет, ничего подобного.

— Ты, случайно, не обратился в усердного христианина?

— Нет.

— Может, принял какую-то другую религию? Кто ты теперь: правоверный, просветленный или какой-то иной ортодокс?

— Кто я?

— Да, именно — кто ты? Хотелось бы узнать. Может, ты уже буддист или… — Я попыталась вспомнить хоть одну из мировых религий, в каноны которой вписывалось бы поведение Дэвида, но усилия мои были тщетны. На мусульманство не похоже, индуизм — вряд ли… может быть, ответвление кришнаитства или какой-нибудь культ самоотречения, с толстым гуру, разъезжающим на «альфа-ромео»?

— Да никто. В религиозном то есть смысле. Я просто наблюдаю, созерцаю, чувствую. Я наконец увидел здравый смысл.

— И что это значит?

— Мы живем неправильно, а я хочу это исправить.

— Я вот не считаю, что веду неправильную жизнь.

— Несогласен.

— В самом деле?

— Полагаю, ты живешь правильно в будние дни. Но остальное время…

— Что — остальное время?

— Ну, например, твоя постельная жизнь.

— Ах, моя постельная жизнь…

На миг я забыла, что за последние два десятка лет придерживалась моногамных отношений в браке, лишь недавно запятнанных коротким и достаточно злополучным романом (что, кстати, случилось со Стивом? Похоже, пара безответных телефонных звонков заметно остудила его пыл). Фраза Дэвида дала мне возможность взглянуть на себя со стороны как на сексуально одержимую особу, из тех, кому периодически приходиться лечиться от сексуальной зависимости — распространенная среди голливудских звезд болезнь, у них трусы сползают сами собой, несмотря на лучшие побуждения. Дэвид явно хватил через край. Это была совершенно эпатирующая картина. На самом деле я была обыкновенной замужней женщиной, которая переспала с кем-то на стороне пару недель назад. Язык Дэвида мог быть сколь угодно высокопарным, но я должна была ему ответить.