Жизнь после жизни - Александра Маринина

— Но это ее, конечно, не спасло, — продолжала своюгорестную повесть Елена Станиславовна, — даже с новой стрижкой онавыглядела чудовищно, если вы понимаете, что я имею в виду. Ну вы толькопредставьте себе мордастую, грудастую бабищу, крупную, с огромной задницей,горластую. Это же ужас какой-то! А прическа? Это она назло мне сделала стрижкуи укладку, а так-то она ходила с сединой, волосы не красила, заколет их назатылке пластмассовой гребенкой — и вперед. Пластмассовой гребенкой! И где онатолько ее откопала, по-моему, эти гребенки носили во времена наших бабушек. Акак она одевалась? Пиджаки с юбками и блузками, вы можете себе представить? Исовершенно ужасные туфли, больше похожие на галоши.

— Может быть, у нее болели ноги? — осторожнопредположила Настя, желая хоть чем-то защитить несчастную, безжалостно убитуюженщину.

— А у кого они не болят в нашем возрасте? —возразила Муравьева. — И у меня болят. Но я все-таки соблюдаю приличия ислежу за собой, в отличие от Гали, которая считала, что советской женщине непристало следить за внешним видом, она должна следить за моральным обликом, какза своим, так и за чужим.

Что же касается Аиды Борисовны Павловой, то тут рассказЕлены Станиславовны оказался не в пример более скупым1. Видимо, ничего плохогоона поведать не могла, а говорить хорошо о сопернице, пусть и мнимой, не умела.Настя поняла только то, что Аида Борисовна «была высокомерной, слишком много осебе понимала, одевалась не по возрасту и задирала нос». Муравьева ненавиделаАиду Борисовну куда сильнее, чем Корягину, и это было очень заметно.

— Вы так много говорили о Валерии Васильевиче, что мнене терпится с ним познакомиться, — сказала Настя. — Похоже, это и всамом деле очень интересный человек.

— Он изумительный, — горячо подхватилаМуравьева. — Вы сами увидите. Он вам непременно понравится. Пойдемте, явас представлю и побегу, мне пора на репетицию. Сколько вы пробудете у нас?

— Это зависит от многих обстоятельств, — уклончивоответила Настя. — Я собираю материал для научного исследования, и никогдане знаешь, сколько времени это займет.

— Ну, если вы задержитесь у нас подольше, то как разпопадете на спектакль. Мы ставим «Странную миссис Сэвидж», уже костюмы почтиготовы.

— С удовольствием приду, если сложится, —пообещала Настя.

Муравьева неожиданно легким для ее комплекции шагом пошла покоридору, ведя за собой Настю. Они миновали холл, вошли в противоположныйкоридор, и Елена Станиславовна толкнула дверь комнаты, которую Тамара накануненазвала библиотекой. Это действительно была библиотека, только не в том виде, вкаком Настя привыкла видеть общедоступные культпросветучреждения, а в другом,классическом. Высокие, под потолок, застекленные книжные шкафы, уставленныеразнокалиберными томами и томиками, мягкие кресла и низкие столики на фигурныхножках. Множество светильников, а два окна задрапированы тяжелыми темнымигардинами.

В двух креслах сидели дамы, одна читала, другая листалажурнал, а возле одного из шкафов возился, починяя дверцу, невысокий крепкиймужчина с темными с проседью волосами и грубоватым простым лицом.

— А вот и наш Валерий Васильевич, — весело извонко произнесла Муравьева. — Прошу любить и жаловать. Валерочка,познакомься, это Настя, она социолог, хочет с тобой побеседовать. Ты уж ответьна ее вопросы, будь так добр.

Полосухин разогнулся, машинально положив ладонь на поясницу,и приветливо кивнул.

— Здравствуйте.

— Если вы заняты, то я попозже… — торопливо началабыло Настя, но Полосухин перебил ее:

— Дверь не убежит, она деревянная. Я с удовольствиемсделаю перерыв. Только давайте пройдем в гостиную, чтобы не мешать нашимгостьям читать.

Читающие дамы как по команде подняли головы и дружнопроизнесли:

— Что вы, вы нам совсем не помешаете.

Их желание поприсутствовать при разговоре и послушать былотаким очевидным, что Настя невольно улыбнулась.

Муравьева умчалась на репетицию спектакля, а Настя и ВалерийВасильевич прошли в гостиную, которую Тамара назвала «зеленой». Здесь народубыло куда больше, чем в библиотеке, но Насте и Полосухину удалось занять целыйуголок, состоящий из диванчика, двух кресел, столика и торшера. Настя еще разпропела песню о социологическом исследовании проблем адаптации пенсионеров ипопросила Валерия Васильевича рассказать о своей жизни после выхода на пенсию.

Рассказ Полосухина был краток и горек. Жили с женой вГермании, она — этническая немка, оба пенсионеры, жили на социальное пособие,оно достаточно большое, чтобы не работать и вполне прилично жить. Жена оченьболела желудком, ей нужна была строгая диета, но она уж так любила покушать, ужтак любила, просто сердце радовалось смотреть, как она кушает. Прожили они вГермании восемь лет, и жена умерла. А куда Валерию Васильевичу одному деваться?Язык он не выучил, ему было вполне достаточно того, что немецким прекрасновладеет жена, и если нужно было решать какие-то вопросы с чиновниками, то онишли вместе, и жена все объясняла и переводила. А без нее он даже в магазинсходить не может — не понимает ничего. По телевизору Полосухин смотрел однилишь российские каналы, он не только говорить по-немецки не научился, но дажена слух простейшие фразы не понимал. Друзей в Германии они не завели,родственников не было. Вот он и вернулся. А с женой они хорошо жили, целымиднями дома сидели, он вышивать любит, она телевизор смотрела, гулять ходили влесок, квартиру-то они снимали подешевле, на самой окраине города, вышел изподъезда — и сразу лес, жалко только, что в нем наши русские грибы не растут,уж он так любил всю жизнь грибы собирать, уж так любил…

— Сколько лет вы прожили со своей женой? —сочувственно спросила Настя.

— Так восемь же, — с каким-то детским удивлениемответил Полосухин. — Как поженились — так сразу и уехали.

— Это ваш первый брак?

— Первый. Знаете, в молодости как-то не собралсяжениться, в тридцать лет влюбился в замужнюю женщину и долго-долго с нейвстречался, все ждал, что дети у нее вырастут и она бросит своего мужа. А потомкак-то не сложилось. Вот я Эльзу встретил и женился.

— А чем вы занимались, когда жили в России? Кемработали?

— Да ничего особенного, — Полосухин смущенно пожалплечами, — слесарил, в автосервисе работал. У меня жизнь простая, как трикопейки.

— А как вы нашли клуб «Золотой век»? Как вернулись?

— А это меня старый приятель сосватал, — улыбнулсяВалерий Васильевич. — У нас же в России ничего не осталось, мы с женой всепродали, когда уезжали, и жилье, естественно, тоже. В Германии мне плохо, а вРоссию возвращаться — куда? Жить-то негде, а вернуться очень хотелось, я какЭльзу похоронил, так сразу стал о возвращении думать. И тут приятель мой давниймне по телефону говорит: у нас, мол, в городе открылся клуб, благотворительный,там можно жить и работать за жилье. Я списался с ними, все обсудил и решился.Мне здесь комнату дали, во флигеле, видели там два флигеля? В одном начальствоживет, в другом работники вроде меня. Я у Сашки Белякова, нашего завхоза, наподхвате, сантехником или прибить что, починить, руки-то у меня как надоприделаны. Ну и кружок веду.