Жизнь после жизни - Александра Маринина

— Какой кружок?

Полосухин порозовел и опустил глаза, потом поднял их, иНастя увидела на его лице вызов.

— Вышивание. Я же говорил вам, что люблю вышивать. Воти веду кружок. А что? Вы считаете, что для мужчины это стыдно?

— Да ну что вы, что вы, — поспешно разуверила егоНастя, — ничего подобного я не думаю.

Валерий Васильевич оказался далеко не таким любителемпоговорить, как его приятельница Муравьева, и потребовалось куда большевремени, чтобы вывести беседу в нужное русло и перейти к обсуждению убитыхженщин.

Про Аиду Борисовну Полосухин рассказывал с восхищением ивосторгом: и красавица она была, и умница, и характер золотой. Много знала,много умела. А какие сказки она сочиняла! А какие блюда готовила! А каких куколшила! И с детишками общаться умела, они в ней души не чаяли. Единственный еенедостаток, по мнению Полосухина, состоял в том, что она не любила и бояласьсобак. К кошкам в приют для бездомных животных ходила, навещала их, даже, еслинадо, могла сама уколы им делать, а к собакам даже не подходила. Вот об этомВалерий Васильевич очень сожалел, он сам собак любит, и если бы у него былосвое жилье, он бы непременно из приюта парочку взял бы, а то и трех.

Он признался, потупив глаза, что был влюблен в АидуБорисовну, но безответно. Аидочка была очень приветливой и доброжелательной, нодистанцировалась от Полосухина, знаки внимания принимала, но не поощряла его,жалела, сочувствовала. Валерий Васильевич ситуацию оценивал трезво и понимал,что он ей не нужен.

— Куда мне до нее, — со вздохом заключилон. — Я все понимал. Но ведь сердцу не прикажешь, правда? Очень я по нейгоревал. Очень. Но что поделаешь, надо пережить и идти дальше.

Что касается Галины Ильиничны Корягиной, то Настя ничегонового не услышала, рассказ Полосухина практически полностью дублировал словаЕлены Станиславовны Муравьевой, только был более сдержанным и без яркихэпитетов. Полосухин подтвердил, что Аиду Борисовну Корягина не любила.

— Может быть, она ревновала? — спросила Настя.

Полосухин ужасно смутился, покраснел и забормотал, что такговорить с его стороны нескромно… неприлично… но, кажется, так оно и было.Настя решила идти напролом, в конце концов, чего стесняться? У нее естьзадание, это ее работа, и работу надо выполнить.

— Валерий Васильевич, а вам не показалось, что ЕленаСтаниславовна тоже ревновала вас к покойным дамам?

Полосухин не знал, куда девать глаза.

— Можно подумать, что я какой-то… Вы не думайте… Я женичего… Но, кажется, она тоже… Это слишком самоуверенно с моей стороны…

— Да перестаньте, Валерий Васильевич, — Настяулыбнулась и махнула рукой, — вы интересный мужчина в расцвете сил, одинокий,чего удивляться тому, что на вас положили глаз одновременно несколько женщин?Это нормально, и не нужно этого стесняться. Я уже подробно разговаривала сЕленой Станиславовной и знаю ее мнение о покойных. А не можете ли вы мнесказать, как они сами относились к Елене Станиславовне?

— А вам зачем? — вдруг насторожилсяПолосухин. — Вы же социолог, вам про адаптацию нужно…

— Так это и есть про адаптацию, — очень серьезноответила Настя. — Трудовая деятельность закончилась, и все интересычеловека переходят в межличностную сферу. Теперь самым главным становится, кточто сделал, кто что сказал, кто как посмотрел. И мне важно выяснить, какменяется при этом отношение к другим людям.

Она врала наобум святых, надеясь только на то, что ееуверенность и напор не позволят Полосухину ни в чем усомниться.

Выяснилось, что Галина Ильинична называла Муравьевупрозападницей и говорила, что по ней плачут сталинские лагеря, что она не любитсвою Родину, а любит западную культуру, где один сплошной разврат и растление,и называла старой блудницей. А Елена Станиславовна, в свою очередь, за глазаназывала Корягину кондовым продуктом советской системы, которая сделала карьерупо партийной линии, привыкла всем очки втирать и командовать, привыкла, что еевсе боятся и все получается, как она хочет, потому что связываться с ней иперечить — себе дороже. Что она тупая и необразованная и одевается каккикимора. Когда она допускала подобные высказывания при Аиде Борисовне, тамиролюбиво отвечала: «Оставьте Галю в покое. Она несчастный человек.Единственное, что приносит ей радость, это власть и возможность подчинять себелюдей. Она не умеет получать удовольствие ни от чего другого. Ее можно толькопожалеть».

Об Аиде Борисовне Муравьева тоже ничего доброго не говорила…

— Вот вы знаете, например, что Аидочка ездила вКанаду? — спросил Валерий Васильевич.

Настя, конечно, знала, но сделала вид, что слышит впервые. Ив самом деле, откуда бы ей об этом знать, если она социолог?

— Так вот, — продолжал Полосухин, — онаникогда по собственной инициативе про Канаду не рассказывала, не кичилась этим,не то что Леночка, которая при каждом удобном случае вспоминала, что жила вИталии. Леночка, бывало, начнет расписывать прелести западного образа жизни иобязательно к Аидочке апеллирует, мол, Аидочка, согласись, что там лучше. Ты жесвоими глазами видела, подтверди, что я права.

— А Аида Борисовна что отвечала?

— Она говорила: «Ах, Леночка, людские страсти и порокивезде одинаковы».

— А Елена Станиславовна что?

— А она обижалась, поджимала губы и говорила: «Конечно,Аидочка, тебе виднее, ты всю жизнь только с пороками и людской грязью делоимела, откуда тебе знать, что такое настоящая культура». Вот так они исобачились постоянно.

Разговоры с Муравьевой и Полосухиным оставили у Настистранное ощущение гадюшника. Надо же, пенсионеры развели между собой такоеварево из взаимной неприязни! И при этом называли друг друга Леночкой, Галочкойи Аидочкой. Куда там молодым до них!

Что же касается самого Валерия Васильевича, то Настя понекотором размышлении пришла к выводу, что он — обыкновенный прилипала. Женилсяна женщине аккурат накануне ее отъезда в Германию, ясно ведь, что не просто такженился, а исключительно ради того, чтобы жить на вполне достойном социальномпособии и не работать. Трудно поверить, что он ее по-настоящему любил, еслизнал, что она тяжело больна, и при этом позволял ей медленно и неуклонноубивать себя, то есть не просто равнодушно взирал на нарушения диеты, но еще ипоощрял, и радовался. На диване полеживал, вышивал и смотрел телевизор. Емучто, в голову не приходило, что она может умереть от такой жизни? Он что, недумал, как будет жить, когда ее не станет? Одним словом, этот «замечательный,спокойный, вежливый и достойный во всех отношениях» Валерий ВасильевичПолосухин просто-напросто инертный, безынициативный, ленивый и не особенноумный человек. Надо же, а Елене Станиславовне он так нравится! Неужели онавсего этого не понимает?

Настя вернулась во флигель, разделась, открыла компьютер,чтобы записать новые сведения, и обнаружила на консоли тонкую, большого форматакнигу в яркой обложке. Она взяла ее, повертела в руках. Это был сборник сказокАиды Павловой. Рядом лежала записка от Тамары: «Настенька, извините, что зашлабез разрешения. Я подумала, что вам это может быть любопытно. Т.В.».