Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - Фернан Мейссонье

Да, я протягиваю руки между балок, в середину гильотины. У меня и голова почти между балками. А тут — осторожно! Если главный экзекутор запустит падение лезвия, если мой отец запустит машину, я окажусь безруким, минус две руки, отрезаны. Если бы на месте отца это был восьмидесятилетний экзекутор, который может сделать лишнее движение, как мой крестный Рош, я бы отказался выполнять эту роль. Я понимаю Берже, его племянника, который не раз дрейфил.

Да, «фотографом» быть рискованно и опасно. И внимание!.. Надо доверять экзекутору. Чтобы он не запустил слишком рано, иначе — несчастный случай: отрезанные руки. Поэтому именно я говорил отцу (главному экзекутору): «Давай!» Потому что главный экзекутор, когда он опустил ошейник, он уже ничего не видит. Он со стороны тела. Он не видит, что происходит с другой стороны. Он не видит, хорошо ли я держу голову, в правильном ли положении осужденный. Я же сзади.

Он не видит! И когда я говорю ему: «Давай!», щелк, он запускает. Это быстро. Это так быстро. Опустить, хорошо схватить, это длится две-три секунды… Итак, надо действовать как можно быстрее. Осужденный настолько удивлен, когда опрокидывается, что у него нет мысли укусить. Он уже в другом мире. Итак, я его держу и тяну, скрючив пальцы за ушами. Ни в коем случае их не вытягивать, не вытягивать фаланги вперед. Отрубает совсем рядом. Я боялся, что мне отрежет пальцы. Если мне попадался парень, у которого были волосы, длинные волосы, я держал за волосы. Это хорошая хватка. Но в трех четвертях случаев у них был бритый череп. Стало быть, я беру голову за ушами, фаланги хорошо расставлены под ушами. Я слежу, чтобы он меня не укусил, и я тяну как можно сильнее, несколько секунд, изо всех сил. «Фотограф» берет осужденного вот так и поддерживает его, даже когда ошейник опустился. Как только лезвие падает, пффф… голова остается у меня в руках! Да, голова остается у меня в руках. Держать в руках голову, и то, что она остается в ваших руках после падения лезвия, это нечто крайне впечатляющее и что невозможно по-настоящему объяснить.

Иногда голова выскальзывала у меня из рук, особенно с алжирской гильотиной. Действительно, с той гильотиной, которая была у нас в Алжире, образца 1868 года, было довольно тяжело удержать голову в руках после падения лезвия. Я не знаю, то ли это по причине формы, острия лезвия или развернутой наоборот системы, но иногда она выскальзывала у меня из рук. Скажем так, мне удавалось ее удержать семь раз из десяти. В то время как с парижской гильотиной, которую нам отправил Обрехт, с той, которую мы оставляли в Константине, образца 1871, улучшенной в 1889, я удерживал ее десять раз из десяти. Стало быть, в Алжире было две гильотины. Одна в городе Константине и одна в городе Алжире (образец 1868). Гильотина в Константине, это та, которая видела Ландрю, Петио, Вейдманна… Она была прислана в апреле 1957, когда «события» повлекли увеличение числа казней. Эти гильотины, думаю, алжирское правительство сохранило. Они, разумеется, не отправили обратно гильотины, которые убивали героев.

Да, с алжирской гильотиной было труднее, и иногда голова выскальзывала у меня из рук. Но с гильотиной Константина голова оставалась у меня в руках. Значит, когда лезвие упало, голову я держал в руках. Я обходил гильотину слева, перешагивая через упорную стойку, и клал голову в корзину. И потом я поднимал лезвие веревкой для второго, если был второй. Это задача помощников пойти за вторым, третьим, четвертым… А я в это время должен был поднимать бабку. Для этого — она весит около сорока килограмм — мне нужно время, скажем, пятнадцать секунд. Но помощники, которых нанял отец, Сельс и Баро — я напрасно говорил им не слишком торопиться — они действовали слишком быстро. Второй приговоренный подходил, когда я еще не поставил лезвие на место. У меня не было времени.

И поэтому однажды, чтобы вышло быстрее, чтобы попасть в их темп, я бросил голову в корзину с двух метров. Корзина изнутри обшита жестью. Голова, весящая от четырех до шести килограмм, создает страшный шум, буумм!.. падая на жесть, на цинковое дно корзины. Это создает шум! На присутствующих это произвело впечатление. Моему отцу это не понравилось. Он мне сказал: «Прекрати это! Так не делают. Ты что, в баскетбол играешь? Тут представитель военного трибунала и адвокаты. И пусть это осужденный, все-таки надо иметь уважение. Хотя бы минимум! Берешь голову и кладешь ее в корзину, и все». А я ему сказал: «Но вы действуете так быстро. Я не успеваю!» Это была правда, я не успевал пойти положить голову в корзину и поднять нож.

На свидетельстве о приведении приговора в исполнение прокурор отмечает: казнь длилась две секунды, три секунды… Но внимание, две, три секунды… это у подножия скамьи. Они шли за заключенным, на это тратилось десять секунд. Как я за восемь-десять секунд могу отнести голову в корзину и поднять груз?

Но они продолжали действовать все так же быстро. Тогда я сказал отцу: «Скажи им действовать помедленнее. Не надо им приводить осужденного в тот момент, когда я поднимаю груз! Скажи помощникам, чтобы они оставили мне время поднять лезвие, прежде чем идти за следующим, иначе я впадаю в панику!» И затем он дал указание двум помощникам приводить заключенных не раньше чем я подам им знак. И все шло без происшествий.

Когда Берже был главным экзекутором, а отец первым помощником, «фотографом» был некто Каррье. Во времена Каррье не раз бывали неудачные казни. Или это было намеренно, и тогда это серьезно — я предпочитаю в это не верить, — или он не тянул голову правильно, как надо. Или же он боялся пораниться. Да, может быть, он боялся. Боялся падения лезвия. Боялся того, что лезвие откусит ему пальцы. «Фотограф» не должен бояться лезвия.[34] Не надо думать о лезвии.

Просто сильно тянуть. Ты знаешь, что лезвие пройдет в нескольких сантиметрах! Но нужно положить кисти позади ушей, в противном случае тебе отрежет фаланги! А еще не класть большие пальцы сверху, потому что есть выступ бабы на восемь сантиметров; тут большие пальцы будут раздавлены. Да, может быть, Каррье боялся. Иногда казнь длилась пятнадцать секунд, двадцать секунд. Он плохо держал голову. Иногда случалось, что головы были плохо отрублены. Так вот, все эти неполадки досаждали отцу, и мы задавались вопросом. Мы не понимали почему. По моему мнению, он плохо держал голову. Он говорил, что это не его вина. Мы стали искать причину. Отец пригласил инженера, работавшего в системе государственного имущества. Может быть, это ролики? Проверили ролики бабки, чтобы люфт был меньше. Это были не ролики. Проверили балки. Даже переделали балки. Инженер сказал, что это могло происходить из-за режущей кромки лезвия. Его наточили. Инженеры и рабочие госимущества собрали и разобрали гильотину. После ее проверки в действии они не нашли ничего анормального. Но, несмотря на это, неполадки продолжались. Невозможно! Действительно, мы ничего не понимали.