Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II - Петр Романов

Есть лишь один горький и обидный для Барклая эпизод в его долгой и беспорочной службе на благо России. В самый трудный момент, когда Наполеон стоял уже под Москвой, русское общественное мнение потребовало отставки Барклая с должности главнокомандующего и назначения Михаила Кутузова. Этого хотели солдаты и офицеры, не желавшие больше отступать, этого требовали обыватели, напуганные французским вторжением.

Конечно, в этом требовании к Александру I огромную роль играла надежда российского общества на полководческий талант Кутузова, но ради объективности следует признать, что имелся и иной мотив. Отставки Барклая потребовала и издавна укоренившаяся в русском сознании подозрительность к иностранцам. «Барклай ведет неприятеля прямо в Москву», – говорили и в народе, и в русской армии. В роковой для родины момент русские захотели видеть во главе своей армии русского. Не затрудняясь в поиске других ответов, обыватель нашел виновника обрушившихся на него бед в человеке с непривычной чужеземной фамилией.

История неприятная, да к тому же оставившая свой след надолго. Рассказывают, что в сталинскую эпоху на заседании ученого совета Ленинградского университета один из профессоров упрекнул докладчика – академика Тарле: «Товарищ Сталин показал нам, что Кутузов был на две головы выше Барклая-де-Толли, а у вас получается – только на одну». Сегодня – смешно, а по тем временам обвинение опасное.

Впрочем, приступы национализма в трудные для страны времена – грех распространенный, кто этим не страдал?

Император, так и не простивший Кутузову Аустерлица, на требование общественности заменить главнокомандующего согласился против своей воли. «Публика желала его назначения – я назначил его, – заявил Александр I графу Комаровскому. – Что касается меня, то я умываю руки».

Есть версия, что за Кутузова активно хлопотали при дворе и русские масоны, поскольку полководец являлся одним из виднейших вольных каменщиков той эпохи. Если такая версия верна, то это был тот редкий в русской истории случай, когда желания «публики» и масонов совпали на все сто процентов.

На прощальной аудиенции с Кутузовым (до своего нового назначения старик занимал скромную должность начальника петербургского ополчения) царь объявил, что главнокомандующему предоставляется полная свобода действий, за одним исключением – запрещается вести какие-либо переговоры с Наполеоном. В свою очередь Кутузов обещал императору, что умрет, но не допустит неприятеля в Москву.

Как рассказывает академик Тарле, перед отъездом из Петербурга в действующую армию у Кутузова состоялся разговор с племянником. На вопрос, действительно ли дядя надеется разгромить Наполеона, Михаил Илларионович ответил: «Не надеюсь. Надеюсь обмануть».

В русской армии времен войны с Наполеоном среди генералов было немало геройских, но чрезмерно горячих голов, которые рвались в бой с противником постоянно и расценивали отступление все дальше и дальше в глубь страны не просто как национальную трагедию, но и как позор русского оружия. Один из самых ярких примеров – блестящий Петр Багратион. Мастер арьергардных боев и тактического маневра, человек по-суворовски храбрый лично, наконец, полководец, сохранявший железное хладнокровие в ходе самой горячей, смертельно опасной схватки, был, однако, куда слабее в стратегии.

Все планы Барклая-де-Толли казались Багратиону трусостью, он не только шумно их не одобрял, но и постоянно интриговал против шотландца, писал, как теперь бы сказали, во все инстанции, обвиняя Барклая буквально в предательстве.

Сильно подозреваю, что если бы Багратион не погиб на бородинском поле, он бы очень разочаровался и в дальнейшей стратегии Кутузова, поскольку от стратегии Барклая она мало чем отличалась: измотать противника физически и психологически, максимально растянуть его коммуникации, оставить интервентов на голодном пайке, без фуража для кавалерии, без боеприпасов и без надежды на победу. А потом, уже сломленного, добивать.

Тем не менее на войне и фамилия полководца иногда «стреляет». Назначение Кутузова вызвало у солдат прилив энтузиазма. Появление престарелого, но умудренного огромным опытом полководца в действующей армии солдаты встретили восторженными словами: «Приехал Кутузов бить французов!»

«Можно ли все отступать с такими молодцами?» – громко произнес новый главнокомандующий, осмотрев войска. И уже на следующий день дал приказ снова отступать. Фамилии у Кутузова и Барклая были разные, но ситуацию они оценивали одинаково.

В мировой истории военную кампанию 1812 года обычно именуют московским походом, тем самым как бы ставя эту войну в один ряд с другими баталиями эпохи наполеоновских войн. Русские назвали войну 1812 года Отечественной, причем именно с большой буквы, тем самым подчеркнув ее народный характер и особую роль в истории. Русские, безусловно, точнее в анализе. Словосочетание «московский поход» дает представление лишь о географии, но никак не о причинах и масштабах поражения Наполеона.

Одним из последствий наполеоновского вторжения в Россию стало то, что в стране появилось общественное мнение, причем сплоченное, как никогда. Русский вельможа и мелкий провинциальный помещик, офицер и солдат, городской обыватель и сельский мужик объединились в одном желании изгнать интервентов. Это общественное мнение («публика», как раздраженно заметил царь) диктовало в этот период свою волю всем, включая государя императора. «Публика» сместила Барклая и назначила Кутузова вопреки императорскому желанию, «публика» заставила Кутузова дать знаменитое сражение под Бородино.

Очень точно по этому поводу высказался академик Тарле:

Как справедливо замечают многие исследователи, Кутузов не хотел Бородинского сражения как раз потому, что Наполеон его жаждал. Первый желал сохранить русскую армию, ибо она являлась гарантом будущей победы, второй стремился ее одним ударом уничтожить, прекрасно понимая, что, пока у Александра будет в руках реальная военная сила, договариваться с ним о мире будет сложно. Признавая гений Наполеона, Кутузов намеревался противопоставить ему стратегию, основанную на большой маневренной войне, в которой бы действия регулярных сил гармонично сочетались с действиями ополченцев и партизан, то есть вынудить Наполеона вести одновременно «большую» и «малую войну», что должно было окончательно измотать и обескровить противника.