Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II - Петр Романов

Расчет Кутузова, а до этого и Барклая был верным. Уже на первом этапе войны, понеся потери в столкновениях с арьергардами отступающей русской армии, в результате партизанских налетов, во время ожесточенных боев под Смоленском и в других местах, вынужденно оставляя по дороге гарнизоны для охраны коммуникаций, наконец, из-за болезней и дезертирства Великая армия растеряла значительную часть своих сил. Сведения о потерях на этом этапе войны приводятся разные. По данным Тарле, Великая армия к Бородинскому сражению уменьшилась приблизительно в три с половиной раза. Сохраненная и укрепленная регулярная русская армия должна была в решающий момент довершить разгром ослабевшего противника. Таким образом, генеральное сражение под Москвой в эту стратегию никак не вписывалось. И все же оно произошло. По просьбе общественности.

Само Бородинское сражение описано историками по минутам. Это одна из тех великих битв мировой истории, когда противники оказались достойны друг друга, демонстрируя массовый героизм. Силы были приблизительно равны. Русские имели, по разным данным, 120–130 тысяч человек, французы – 124–135 тысяч. Первый пушечный выстрел прогремел еще перед рассветом 26 августа (7 сентября), а последний в вечерней темноте. Многие позиции не раз переходили из рук в руки. Пленных, если учитывать масштабы сражения, с обеих сторон было совсем немного, где-то по тысяче человек, что говорит об ожесточении боя. Победителя битва так и не выявила. Обе стороны могли считать себя как победителями, так и побежденными.

Оба полководца – и Наполеон и Кутузов, – узнав о потерях, впали в уныние. Русские потеряли половину армии и ночью оставили позиции, отступив снова. Французы потеряли около 30 тысяч человек и 49 своих лучших генералов: по данным инспектора Главного штаба Великой армии Денье, 10 генералов было убито и 39 ранено.

Впрочем, называются и другие цифры. Гораций Вернет в своей «Истории Наполеона», изданной в России в 1842 году, пишет:

Эти «предположения» хорошо известны, начиная со знаменитого насморка Наполеона и кончая упреками некоторых французских историков в адрес корсиканца, что он чувствовал себя под Москвой уже не столько полководцем, сколько императором, а потому утратил часть своего военного дарования. Все эти аргументы так поверхностны, что даже оспаривать их всерьез смешно. Насморку Наполеона русские могут противопоставить букет старческих недомоганий Кутузова или напомнить известные исторические факты, когда корсиканец оставался на высоте своего гения даже будучи раненым.

Что же касается известного высказывания маршала Нея, который после Бородинского сражения якобы заметил, что Наполеон в императорской мантии перестал быть генералом, то этот довод опроверг сам Бонапарт, блестяще выигравший после московского похода еще немало сражений в Европе.

Не стоит искать нелепых объяснений там, где и так все очевидно: французы под Бородино сражались великолепно, но русские были не хуже их. Нередко Наполеона укоряли за то, что он не отважился в ходе сражения ввести в бой свой последний резерв – старую гвардию. «Всемирная история войн» резонно объясняет:

Сам Наполеон о Бородино говорил следующее:

В докладе, направленном Кутузовым царю, сообщалось, что сражение «кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни шаг земли», но что ввиду огромных потерь ему пришлось отдать приказ отойти с занимаемых позиций. Донесение Кутузова в Петербурге восприняли как известие о победе. Сам Кутузов был произведен в генерал-фельдмаршалы и награжден изрядной денежной суммой, а Барклай за проявленное в сражении мужество награжден крестом Святого Георгия 2-й степени.

Однако уже следующая новость, полученная с театра военных действий, произвела в том же Петербурге эффект холодного душа – Москва оставлена без боя.

За это решение на военном совете в подмосковных Филях выступили и Кутузов и Барклай. Свою позицию Кутузов обосновал так:

Кутузов не выполнил слова, данного им императору, зато выполнил свой долг перед Россией. Под Аустерлицем ему не хватило мужества противостоять воле царя, зато в Филях он взял на себя всю ответственность за судьбу отечества.

Паника, охватившая многих в Петербурге при известии о сдаче Москвы, не затронула Александра I. Он сумел навести порядок и в городе, и у себя при дворе, и в собственной семье. Его мать, убежденная в том, что Наполеон вот-вот появится и в столице, готовилась бежать. Сын, как государь, приказал матери остаться. Все это далось императору огромным напряжением воли. Рассказывают, что, когда в Петербург пришли известия о тяжелых потерях при Бородино и сдаче Москвы без боя, его появление у Казанского собора народ встретил гробовым молчанием. Царь прошел сквозь грозную толпу и испепеляющие его взгляды бледный как смерть.

Престиж царя и у себя дома, и за границей был тогда невысок. Меттерних без какого-либо намека на сочувствие к царю или России писал в это время прусскому канцлеру Гарденбергу:

В этот период Меттерних язвительно называл Александра I не иначе как «московским императором», прямо намекая на сдачу Москвы.

Особенно пристально следили за психологическим состоянием русского императора англичане и французские эмигранты, больше других заинтересованные в том, чтобы Россия не вышла из борьбы. Выводы, к которым приходили они, коренным образом отличались от пессимистического прогноза Меттерниха.