Цветущий бизнес - Людмила Милевская

— Только без нас. Не собираюсь разрушать свою жизнь из-заэтой подлой.

Речи Власовой возмутили меня.

— Во-первых, не называй Верочку подлой, — закричала я. — Опокойниках плохо не говорят, а во-вторых ты хорошенько осмотрела ее? Вдруг онаеще жива?

— Она же холодная!

— Но нет никаких следов насилия.

— Правильно, может она просто умерла, — почему-тообрадовалась Власова.

— Как это просто умерла?

— А вот так, умерла и все. Во сне.

— Это в двадцать пять лет?

— Почему бы нет? Может Бог решил сделать мне подарок. Заправедное поведение. Я в церковь хожу регулярно. И свечки ставлю, и молюсь…

— Еще регулярней ты ходишь в клуб глазеть на раздетыхмальчиков, — сплюнула я. — А о чем ты молишься боюсь даже спрашивать. За этонемало народу в аду сгорело.

— Молюсь о душе, чтобы ей было спокойно, — приняласьоправдываться Власова.

Я видела, что она несет всякую чушь, но понимала, что и самане лучше. Честно сказать, я растерялась. Не каждый день приходится общаться со свежимитрупами, а решение надо принимать в короткий срок, причем нельзя ошибиться. Кактут поступить? Я воззрилась на Власову.

— Хорошо, что нам делать?

Она приободрилась.

— Пусть все останется как есть, а мы тихонечко выйдем.Бедняжке уже ничем нельзя помочь, а нам только лишние неприятности.

— Что же ты раньше не вышла? — удивилась я.

— Боялась. Соседей боялась. Вдруг увидят меня. Я в этомгороде личность известная, а тебя не знает никто. Не страшно, если и заметят.

— Ага, будут потом искать по фотороботу. А если найдут? Чтоя им объясню? Нет, здесь надо подумать.

— Ну Сонечка, думай быстрей, не ровен час прийдут, — опятьвзмолилась Власова. — Можешь не сомневаться, Верочку твою живой я так и неувидела. Лежит труп и лежит, холодный уже, а мы тут при чем? Что плохого, еслитихонечко уйдем? Подумай сама: вызовем милицию, поднимется вокруг моей семьишумиха, и тебя и меня по допросам затаскают, а то и возьмут нас под стражу.

— Меня не возьмут, у меня железное алиби.

— А если возьмут одну меня тебе станет легче? Кто тогда тебепоможет искать тот дом?

Последний довод показался мне самым убедительным. “И в самомделе, — подумала я, — надо сматывать удочки. Верочку уже не оживишь, да иВласова вряд ли решилась бы на убийство.”

— Хорошо, — сказала я, — ты здесь оставайся, а я наразведку. Проверю, нет ли на лестнице соседей.

Подъезд был пуст и мы, прикрыв дверь квартиры, быстренькоспустились вниз. Власова загрузилась в мою, точнее в Катеринину “Хонду”. Я лишьтеперь обратила внимание на то, что во дворе не стоял ее “Бентли”. Мне этопоказалось подозрительным.

— А что это ты без своей машины? — выезжая со двора,спросила я.

— А ты хотела, чтобы мой “Бентли” мозолил глазаголодранцам-жильцам? Да они все, как один, знают кто любовник их соседки.

— Думаешь, твой муж открыто появляется здесь?

Власова засомневалась.

— Не знаю. Он мог и на дачу ее повезти, но там сейчас егобрат.

— Что за брат? — заинтересовалась я. — Женат?

— Родной брат, не женат, живет за границей: то в Лондоне, тов Берлине, то Вашингтоне. В общем, мотается по всему свету. Занимается каким-тонаучным бизнесом. В Ростов приехал по делам. Муж поселил его на даче. Теперьвряд ли ему удобно ехать туда со своей Верочкой.

— Плохо знаешь мужиков, — с чувством превосходства заметилая.

Власова со мной не согласилась.

— Да нет, не те отношения. Брат младший. Мой Мазик относитсяк нему как к сыну, до сих пор воспитывает, жизни учит.

— И как? Научил?

— Даже слишком. Такой получился серьезный, лично мнепротивно. Заумный, нудный и жутко благовоспитанный. Мой Мазик в восторге, а ятерпеть его не могу. Тошнит от его нравственности.

Услышав о нравственности, я насторожилась. “Заумный? Нудный?Благовоспитанный?”

Я потеряла к брату Мазика весь интерес и решила отдатьсяпоиску дома. Смерть Верочки, конечно, впечатлила, но мне несчастная не оченьблизкий человек. Мы и знакомы-то были всего несколько часов, не бросать же своидела.

Однако из поисков ничего не получилось. Несколько часов мыездили по окраинам, но Власова была рассеянна, говорила в основном про Верочку,строила всякие предположения, убеждала меня, что нет никакого смысласвязываться с милицией. Как будто я когда-нибудь была другого мнения. Работникимилиции, это как раз то общество, которого я, как русский человек, всегдасторонилась. Власова же понимать этого не хотела и упорно развивалабессмысленную тему, пока я не взорвалась и не сказала:

— Послушай, Тата, не знаю насколько нуден брат твоегоМазика, но, по-моему, ты уже можешь составить ему конкуренцию. Ну разве ненадоело тебе про ментов? Так любой сделает наоборот, из принципа.

— Мне надо выпить. Срочно, — заявила Власова, и мы поехали в“Три кота”.

Глава 11

Наш обед (с намеком на ужин) был великолепен. Тата с горявыпила лишнего и болтала без умолку. Верочка, естественно, снова была гвоздемпрограммы. В конце концов мне стало тошно и тоже захотелось напиться. Яподелилась этим впечатлением с Власовой, и она пришла в восторг.

— Точно! Напьемся! Ах, как мы сейчас напьемся вдвоем! —закричала она так громко, что даже павлины нами заинтересовались.

— Вдвоем не получится, — усомнилась я.

— Почему?

— Ты уже напилась, а я за рулем.

— Черт с ним, с рулем, а мы вот возьмем и напьемся! Пустьнам будет хуже!

Последней мысли я не разделила и сразу же захотела домой.Ну, если не домой, то хотя бы на дачу к Катерине. Вдруг появилась настоятельнаянеобходимость пообщаться с моей фундаментальной Ивановой, заразиться ееоптимизмом и уверенностью.

Торопливо распрощавшись с Власовой, я покинула “Три кота”,которые уже начали меня раздражать, поскольку создавали мне в этой жизни массунеудобств. Во-первых, Власова, где бы она не была, только и думала как бызавернуть в клуб и напиться. Это сильно мешало нашим поискам. Во-вторых,никогда и нигде я не чувствовала себя такой дурой, как в этом клубе. Самойнастоящей дурой, хоть и сытой. Ну, а в-третьих, чтобы из этого клуба попасть надачу Катерины, мне каждый день приходилось пересекать ночной город, в котором яи днем-то ориентировалась с большим трудом, так мало там выдающихся мест, дапростят меня ростовчане, которые своим городом очень гордятся. Да и я быгордилась, когда бы не имела склонности к разнообразию.