Гавана - Стивен Хантер

— О боже! — нервно воскликнул Роджер.

— Мы можем спасти положение. У меня есть друзья в кубинской государственной полиции.

— Придется вам этим заняться, Шорт.

— Роджер, выходит, я должен немедленно лезть в дерьмо, а вы будете продолжать выступать в роли золотого мальчика на теннисном турнире в яхт-клубе? Будьте добры, одевайтесь поскорее, берите такси и жмите сюда. А я пока что попытаюсь подумать.

Он повесил трубку, а затем начал набирать следующий номер.

* * *

На мгновение все оцепенели.

Все глаза — и троих головорезов, и Эрла — обернулись к торговцу пылесосами. Перед ними оказался тощий, как огородное пугало, человек с торчащими в разные стороны седыми волосами, одетый в мешковатый полотняный костюм Вид у него был такой, будто по его лицу прошлась сама история, причем не единожды и в разных уголках земного пара Он говорил с неопределенным европейским акцентом и имел самые бледные глаза, какие Эрлу когда-либо приходилось видеть.

Человечек широко улыбнулся.

— Эй, ты, проваливай отсюда, живо! — рявкнул один из громил, еще больше заводя себя, и шагнул в сторону, почти навалившись широкой, словно у быка, грудью на наглого доходягу. — Проваливай, пока я...

Угроза была прервана самым поразительным звуком, какой только мог раздаться ночью в этом заведении, — резким хлопком выстрела из маленького пистолета.

Все вскинули головы и увидели, что торгующий пылесосами европеец всадил пулю в колено парню, который выронил нож и осел на пол. А европеец ловко завернул ему руку за спину и приставил дуло пистолетика к шее.

После этого он произнес по-испански длинный монолог, в котором, на удивление, прозвучали не только оскорбления, богохульство и красноречивые пассажи, но и такая сила, что громилы признали серьезность его аргументов и отступили.

Раненый, негромко воя, пополз прочь.

Эрл в изумлении смотрел, как его противники удалялись.

Незнакомец сел рядом с ним.

— Как я сказал вначале, у меня есть прекрасная суперсовременная модель, сверхмощная; мы называем ее «Атомвак-12». Конечно, там нет никаких атомов, но вы же знаете, что авторы коммерческих брошюр очень любят преувеличения. Как бы там ни было, ее еще совсем не знают на острове, У нее тридцатифутовый шнур питания и...

— Кто вы, черт возьми, такой?

— Ах да, конечно. Вермольдт, фирма «Идеальный вакуум». Это моя территория. Кажется, у меня нет при себе визитных карточек. Возможно, у вас найдется своя, тогда я мог бы позвонить вам и представиться более официальным образом.

— Продавец пылесосов с пушкой?

— Кстати оказалась под рукой, только и всего.

— Да уж, как нельзя более кстати.

Эрл рассматривал в темноте своего нового собеседника. Больше всего его поразила решительность, с которой продавец пылесосов только что выстрелил в человека, и то, что он тут же забыл об этом. Это служило первым признаком профессионализма. Стрелять по людям — нелегкое занятие, и некоторым так и не удается прийти в себя после такого опыта. А загадочный Вермольдт из «Идеального вакуума» сделал это очень умело, можно сказать, научно, и при этом не моргнув глазом. Это было необходимо сделать, он это сделал, а потом перешел к другим аргументам.

— Похоже, вам пришлось побывать в нескольких переделках, — заметил Эрл и добавил: — Если, конечно, вас не обидит мое замечание.

— Да, я и впрямь стал настоящим уродом. Должен признаться, это было очень неприятно. Меня подстрелили во Франции французы, в России русские, а потом несколько раз американцы: в Италии, снова во Франции и наконец в Германии. Знаете, это очень досадно. Может быть, нам с вами довелось обменяться парой-другой выстрелов где-нибудь в Нормандии или во время наступления в Арденнах?

— Я был на Тихом океане, убивал японцев. Хотя был бы счастлив подстрелить и вас, если бы вы предоставили мне такую возможность.

Человек от души рассмеялся:

— Ну, я скажу, вы тот еще тип!

— Меня зовут Суэггер, мистер... ммм...

— Вермольдт. Нижняя Силезия. Старый род, занимавшийся в основном торговлей. Пылесос, между прочим, действительно замечательный. Вы останетесь довольны.

— Эрл!

Эрл вскинул голову. По коридору широкими шагами приближался Роджер Сент-Джон Ивенс в сопровождении явно взволнованных кубинских полицейских и кучи разных помощников из посольства. Гремели ключи, все были подтянуты и горели рвением. Это небольшое войско явилось на выручку Эрлу. Оно действовало не столь оперативно, как продавец пылесосов, но в конце концов все же прибыло.

— Эрл, помилуй бог, я понятия не имел, что произошла такая глупость, пока этот кретин Броджинс не позвонил в посольство, чтобы пожаловаться на кубинцев. Скажите, ради всего святого, вы в порядке?

Двери распахнулись.

— В порядке, в порядке. Этот парень меня спас. Я...

Но Вермольдт уже исчез в толпе кубинцев, сгрудившихся в темном углу, подальше от возбужденных охранников с дубинками и автоматическими пистолетами.

— Черт, он только что был здесь. Сэр, я...

Но в этот момент Эрл разглядел мужчину, стоявшего рядом с Роджером.

— Привет, Эрл, — сказал Френчи Шорт. — Давненько не виделись.

Хозяева встретились в полунищем горном штате, где все было настолько непохоже на то, к чему они привыкли, что это напоминало поездку на старую родину к кому-нибудь из них. Встреча проходила в доме с кондиционером. Дом, когда-то принадлежавший угольному магнату, смотрел с высоты на почерневшие горные хребты, заброшенные ржавеющие экскаваторы и на шрамы, оставленные ими в земле. Похожий вид мог бы открываться из дома, уцелевшего на поле битвы.

Они приехали на «кадиллаках»; каждого сопровождали два-три телохранителя. Огромные лимузины мчались по автострадам из Майами и Нового Орлеана, из Кливленда и Питтсбурга, из Бостона и Нью-Йорка. Когда же они добрались до городка, бывшего местом их назначения, кавалькада больше всего походила на похоронную процессию: черные «кадди» один за другим чинно просачивались по изгибам узкой дороги, проползали через разрушавшиеся, полупустые, прятавшиеся за клубами пыли деревни, мимо кучек любопытных ребятишек с изможденными лицами, нестрижеными волосами, ввалившимися глазами и выпирающими ребрами на обнаженных торсах.

А мужчины, сидевшие в автомобилях, были знаменитостями, во всяком случае в своем мире. Они были мудрейшими из мудрых, крепчайшими из крепких, подлейшими из подлых, быстрейшими из быстрых. Какие истории они могли бы рассказать, если бы им разрешалось что-нибудь рассказывать! Но этого даже они не могли себе позволить. Чего только не видели эти стариковские глаза, чего только не рассчитывали эти старческие мозги, чего только не сокрушали эти старческие сильные (до сих пор) руки...