Суворов - Вячеслав Лопатин

Инициатором акции был Потемкин. Проводя курс на ликвидацию постоянной угрозы для южных губерний России, он сознавал, что борьба за утверждение в Северном Причерноморье будет долгой и трудной. Без сильного флота ее не выиграть. Поэтому после окончания войны Потемкин, назначенный генерал-губернатором Новороссии, форсировал заселение и хозяйственное освоение причерноморских степей. Он выбрал место для Херсона — базы создаваемого на Черном море флота. Одновременно со строительством города шло возведение верфей.

На повестку дня встало решение вековой задачи — овладение Крымом. Христиане — греки и армяне, колонии которых давно существовали в Крыму и насчитывали более тридцати тысяч человек, во время мятежа 1777 года поддержали русские войска, поэтому угрозы фанатиков расправиться с ними были вполне реальны. История изобилует примерами жестоких расправ османских правителей над христианским населением Греции, Кавказа, южными славянами.

Потемкин учел и то, что ханская казна получала основной доход от налогов, уплачиваемых христианами, занимавшимися, в отличие от воинов-степняков, ремеслами, торговлей, сельским хозяйством, рыбной ловлей. Их вывод подрывал и без того слабую финансовую базу Шагин-Гирея, ставя его в еще большую зависимость от России.

Хан и правящая верхушка сразу поняли, чем грозит уход христиан. В гневе Шагин-Гирей обвинил Суворова в том, что его агенты принуждают греков и армян к выезду угрозами и обманом, а командующий Крымским корпусом нарушает договор о независимости ханства. Суворов и резидент А.Д. Константинов пускали в ход всё свое дипломатическое искусство, чтобы не допустить разрыва с ханом. Увещевание крымских христиан поселиться на новых землях в Приазовье с гарантией больших привилегий взяли на себя их духовные пастыри.

Но Шагин-Гирей всё же пошел на разрыв — отказался принять резидента и в новом письме Суворову от 22 июля 1778 года, обвинив того в неуважении к себе лично, потребовал полного ответа по делу о переселении. Генерал-поручик разъяснил, что христиане просили императрицу о защите «от предгрозимых бедствий и сущего истребления», и подтвердил верность России договорным обязательствам с гарантией полной поддержки хана как законного правителя Крыма, однако на просьбу дивана о 25-дневной отсрочке вывода ответил вежливым отказом.

Хан пригрозил, что пожалуется Панину и Румянцеву на несправедливости, якобы самовольно совершенные Суворовым и его подчиненными. В знак протеста он покинул дворец в Бахчисарае и стал лагерем в нескольких верстах от столицы. Как видим, операция по выводу христиан оказалась чрезвычайно сложным со всех точек зрения делом. Пришлось нанять более двух тысяч подвод, запряженных парами волов, обеспечить переселенцев продовольствием и жильем на всем пути следования к новым местам, придать им охрану. От Суворова требовали как можно быстрее завершить операцию и… поддерживать добрые отношения с ханом. Он должен был не допустить высадки турецких десантов в Крыму и… не давать повода к войне.

Описывая Петру Ивановичу Турчанинову ход переселения, впечатлительный Суворов делился с ним опасениями: «Боюсь особливо Петра Александровича за християн. Хан к нему послал с письмами своего наперсника. Чтоб он меня в Санкт-Петербурге чем не обнес. Истинно, ни Богу, ни Императрице не виноват». В письме от 18 августа читаем: «Худо с большими людьми вишенки есть (намек на живущего в имении «Вишенки» Румянцева, который, поддавшись ханским наветам, будет строго взыскивать с Суворова. — В. Л.), — бомбардирование началось и с получения [ордера] я, жена, дочь — в один день в публичной горячке. Прости, мой благодетель!»

В разгар вывода христиан у крымских берегов появились корабли Газы Хасана. Командующий Крымским корпусом предупредил турецких военачальников о том, что «карантин (на турецких кораблях отмечались случаи заболевания чумой. — В. Л.) не позволяет отнюдь ни под каким предлогом спустить на берег ни одного человека из ваших кораблей». Запрет был подкреплен военными демонстрациями.

Турция не решилась на новую войну — вскоре подписала с Россией конвенцию, подтверждавшую условия Кючук-Кайнарджийского мира, и признала законность избрания ханом Шагин-Гирея. Россия в ответ обещала вывести войска из Крыма и с Кубани. Трепетавший за свою участь хан также пошел на уступки. Напряжение спало.

Шестнадцатого сентября Суворов донес Потемкину о завершении операции по переселению крымских христиан:

«Кончен сей вывод, Светлейший Князь! Нижайше поздравляю Вашу Светлость с 31 096 душ обоего пола. За тем еще осталось в полуострове за долгами и расправами зимующих в Ениколе и Черкасске 288 душ. Святые пастыри митрополит и архимандрит с их последним стадом отправляютца 17-го числа под приличным эскортом. В тож время почтенный отец Иаков, католицкие из Кефы духовные их труды избавления христиан от варварского ига основали и кончили.

О издержанных деньгах точные ведомости из всех мест еще не дошли, о чем Вашей Светлости непродолжительно донесу; но полагать можно, расход сей на вывод христиан простиратца может здесь до 130 000 рублев. Прогоны замыкают в себе половину того или свыше.

Генерал-Порутчик Александр Суворов».

Точно такое же донесение было отправлено Румянцеву. Суворову по-прежнему казалось, что фельдмаршал недоволен его действиями и порой принимает сторону хана. «В когтях я здесь ханского мщения, Фельдмаршал… воздвигнетца на мои недостатки, коими постепенно полон род человеческий, а дела мне здесь скоро не будет или нет, — пишет Суворов Турчанинову. — Вывихрите меня в иной климат, дайте работу, иначе или будет скушно, или будет тошно. Жена родит, коли будет жива, в исходе ноября; в половине генваря дайте работу… свеженькую. Денежек немало у меня на христиан вышло, не противно ли то будет Светлейшему Князю? А, правда, кажетца, по душам дешевле нельзя».

Опасения Суворова были напрасными — Румянцев высоко ценил его. Но излишняя суровость фельдмаршала заставляла впечатлительного генерал-поручика искать поддержки у добросердечного Потемкина. Именно ему предназначались письма, адресованные Турчанинову. Красноречива приписка к посланию от 19 сентября: «Вышний Боже! Что я Вам могу отвечать на Ваше письмо от 21 ч. августа. Всякого рода одна благодарность мала. Моя — за границей! Нет, жертва самого себя! Остатки последней моей рабской крови не могут отплатить пролитием их на алтарях матери вселенной! Томящуюся в болезни, чреватую жену, равно мою девчонку, себя — забываю, помня себя только в единственной части — высочайшей службы, где бы она ни была, хоть в бездне океана. Бог да подкрепит мои силы».

Это был отклик на сообщение Турчанинова о высокой оценке Потемкиным и самой Екатериной деятельности Суворова в сложных крымских обстоятельствах. В награду генерал получил украшенную бриллиантами золотую табакерку с портретом императрицы и надписью: «За вытеснение турецкого флота из Ахтиарской гавани и от крымских берегов».

Александр Васильевич отпросился у Румянцева в отпуск, чтобы навестить в Полтаве свое семейство, о судьбе которого сильно беспокоился. Варвара Ивановна, перенесшая тяжелый приступ лихорадки, родила мертвого мальчика.

Двадцать третьего февраля 1779 года Суворов донес Румянцеву о личном осмотре старых и новых укреплений от Кубани до Астрахани: «На Кубани, Сиятельнейший Граф! точно тихо… Ногайские и крымские поколения силою укреплениев в узде. Светлейший Хан, сколько ни гневен и непостоянен, более жалок по бедности его». Можно только поражаться рвению и энергии Суворова, которому шел 49-й год. По зимним дорогам он преодолел более двух с половиной тысяч верст.