Стрелок. Путь в террор - Иван Оченков

– Какая досада, – развел руками приказчик. – Но теперь я свободен и готов служить только вам. Чего изволите?

– Сегодня мне надобно атласу, аршин пять, не меньше.

– С муаром?

– Ну разумеется. И еще кружев, но только не бумажных, а шелковых и еще плюмажу. Только самого лучшего!

– Как можно, сударыня, – оскорбился жрец Гермеса[30]. – У нас все – самое лучшее.

– Вот и хорошо. А это что? Ирина, посмотри, какие милые бонбошки!

– Господи, какое мещанство, – скривила носик ее спутница.

– Ты думаешь? – с веселой смешинкой в голосе переспросила Гедвига. – Значит, моим купчихам точно понравится! Заверните мне этих бонбошек из стекляруса[31].

– Как прикажете. Что-нибудь еще?

– Да, мне нужен подарок, для одного почтенного господина. Что-нибудь скромное, но не пустяшное. Скажем, запонки или булавку для галстука.

«Знаем-знаем, какому господину тебе подарок нужно сделать», – подумал про себя Стеклов, но вслух любезно заметил:

– Теперь запонки и заколку принято носить в одном стиле, так сказать – гарнитуром. Извольте пройти в следующее отделение, мы вам что-нибудь подберем. А это…

– Отправьте ко мне домой. Адрес вы знаете.

– Как будет угодно-с!

Все вместе они прошли в соседний отдел, где все витрины были увешаны образцами мужских аксессуаров. Запонки, заколки, портсигары, бумажники, перчатки, головные уборы всех форм и расцветок и бог знает что еще заполняли его пространство.

– Вот извольте, только что получили-с. Тут, извольте видеть, лошадиная голова, а тут подковы. Все в одном стиле, но не одинаково. Последний крик Парижа.

– И впрямь недурно. Как тебе, Ирина?

– Лучше бонбошек, – слегка искривила тонкие губы барышня, что для нее обычно означало крайнюю степень веселья.

– Мне тоже нравится. Заверните, пожалуйста, их мы возьмем с собой.

– Прикажете в бонбоньерку[32], или, может быть, подобрать футлярчик?

– В бонбоньерку.

– Как прикажете-с!

Приказчик отправился упаковывать покупку, госпожа Берг принялась с интересом осматриваться, игнорируя при этом подчеркнуто скучающую подругу. Тут глаз ее остановился на необычной паре, на которую поначалу она не обратила никакого внимания. Худощавая женщина, платье и шляпка которой знали лучшие времена, выбирала хорошо сложенному мужчине в недурно пошитом клетчатом костюме галстук. Правда, она не просила подать ей какую-либо новинку с витрины, а перебирала содержимое ящика, в который складывали вещи, уже вышедшие из моды. По-видимому, денег у них было немного, и потому незнакомцы старались сэкономить.

Мадемуазель Гедвига ничего не имела против бедных людей, кроме разве того, что на них ей было не заработать. Так что, отметив профессиональным взглядом, что женщина ухитрилась выбрать неплохой вариант, модистка равнодушно отвернулась. Однако фигура молодого человека в костюме показалась ей смутно знакомой, и она снова повернулась к ним и едва не застыла, как громом пораженная, услышав его голос.

– Блин, сколько мороки с этими галстуками, – с усмешкой заметил Будищев, думая, что его никто не слышит. – У моего папаши на все случаи жизни был один, да и то – потому что его пропить не получалось!

– Пойдем скорее отсюда, – модистка судорожно схватила свою спутницу за локоть и попыталась уйти, не дожидаясь заказа.

Но добилась лишь того, что привлекла к себе внимание.

– Геся?! – резко обернувшись, спросил Дмитрий.

– Извините, вы ошиблись, – сухо ответила та, поспешно увлекая за собой недоумевающую Ирину.

– Геся, какого черта?

– Молодой человек! – несокрушимой скалой встал между ними столь вовремя вернувшийся Порфирий Иванович. – Вы в приличном заведении, так что извольте не приставить к барышням, не то я городового кликну!

– Извините, я, кажется, обознался, – процедил сквозь зубы Будищев, решив, что ударить франта в солнечное сплетение будет не самой удачной идеей.

– А вам, мадам Анна, должно быть стыдно ходить с эдакими кавалерами! – напустился уже тот на ничего не понимающую вдову Виртанен.

– Слышь, утихни!

– Что? Да я, да я тебя…

– Я спрашиваю, сколько с нас? – перебил уже набравшего воздух приказчика молодой человек.

Появление в его руках довольно увесистого кошелька несколько сбавило накал страстей, и Стеклов, презрительно, но вместе с тем безукоризненно вежливо процедил:

– Сорок пять копеек. Пожалуйте в кассу!

Расплатившись, они вышли, но ни Геси, ни ее спутницы уже не было видно. По-видимому, барышни взяли извозчика и поспешно ретировались. Анна испытующе взглянула в глаза Дмитрия и несмело спросила:

– А кто эта барышня?

– Прости, Аннушка, к тебе эта глупая история не имеет никакого отношения.

– Вы не хотите рассказывать?

– Да не в том дело… ладно, слушай. Она была девушкой моего погибшего товарища. Мы отправлялись на войну, и она сбежала вслед за ним из дома, правда, мы об этом не знали. Так уж случилось, что в Болгарии Николай встретил другую.… В общем, все так запутанно… Короче, у меня такое чувство, будто я перед ней виноват, причем я никак не могу понять, в чем именно.

– Вы влюблены в нее?

– Что?! Не знаю… Это было на войне.

– Разве война отменяет чувства?

– Не знаю, как сказать. Там все по-другому. Ладно, это все дела прошлые, а нам надо заняться нынешними. Ты свою часть уговора выполнила, так что пойдем, я выполню свою. В какое заведение тебя можно пригласить, чтобы не оскорбить нравственность?

– Не надо, Дмитрий, – покачала головой женщина. – Из этого не выйдет ничего хорошего. Вы любите эту барышню, это же очевидно. А я слишком стара для вас.

– Офигеть! Я так понимаю, то, что у меня никаких левых мыслей не было – не аргумент?

– Сейчас не было, появились бы потом. Правда, Дмитрий, вы очень хороший, хотя не слишком воспитанный молодой человек, но, право же, не стоит…

– Слушай, сколько тебе лет?

– Я же говорила – невоспитанный! Таких вопросов кавалеры барышням не задают. Но тебе я отвечу. Много. Уже двадцать девять.

– И что?

– Ничего, – покачала головой портниха. Затем, повинуясь какому-то движению души, подалась к Будищеву и поправила только что повязанный галстук. Критически осмотрев дело своих рук, добавила: – Вам нужно еще часы на цепочке. Вот в этот кармашек.