ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Фрэнсис Стонор Сондерс

Идея Хука о том, что антиамериканизм может быть преодолён путём очищения европейских умов от парализующего видения выдающихся романистов Америки, кажется экстраординарной. В сущности, он выступал за вычищение тех проявлений американской жизни, которые, по его мнению, вступают в конфликт с правительственной «демократической политикой» за рубежом. Это было грандиозное искажение самих принципов свободы слова, несовместимое с претензиями либеральной демократии, под покровительством которой оно было предложено.

Но Хук был прав в одном: для распыления на атомы «человека доброй воли» из сартровского Парижа надо вести тяжёлую борьбу. Подобно Брехту, который из комфорта своей привилегированной жизни в Восточной Германии восхвалял Сталина за «обоснованные убийства людей», интеллигенция парижского Левого берега не смогла понять, что она теперь является не «искателем истины, а защитником осаждённой, рушащейся ортодоксии»[136]. Сартр продолжал превозносить Россию как хранителя свободы, в то время как его «святой» Жан Жене отрицал существование ГУЛАГа. Это, как сказал Артур Кёстлер, была всемирная столица попутчиков коммунизма, шустрых карьеристов с умеренным талантом, наподобие Пикассо, Камю и Ануя (Anouilh). Они внушали благоговение тем многочисленным европейским интеллектуалам, которые, по диагнозу Кёстлера, страдали «французским гриппом». Как саркастически заметил Кёстлер, коммунистическая партия может захватить власть во Франции при помощи одного телефонного звонка из Парижа.

Уизнеру было ясно, что он ещё не нашёл нужную группу для того, чтобы возглавить антикоммунистическую кампанию во Франции. В словах, показывающих, что он уже обдумывает создание постоянной базы для этой кампании, он выразил обеспокоенность тем, что «этот тип лидерства в будущем может привести к полному вырождению идеи (создания маленького Деминформа) в дурацкие поступки разных козлов и обезьян, чьи выходки способны полностью дискредитировать работу и заявления серьёзных и ответственных либералов. Мы должны серьёзно опасаться поддержки таких шоу»[137].

Устрашённые тем, что пропагандистская броня СССР казалась неуязвимой, группа немецких интеллектуалов, бывших членов «Треста Мюнценберга», углубилась в подготовку плана. Встретившись с Мелвином Ласки в номере отеля во Франкфурте в августе 1949 года, Рут Фишер (Ruth Fischer) и Франц Боркенау (бывший в своё время официальным историком Коминтерна) начали делать набросок своей идеи о создании постоянной структуры, предназначенной для организованного интеллектуального сопротивления. Рут Фишер была сестрой Герхарта Эйслера (Gerhart Eisler), советского тайного агента, получившего в 1946-м прозвище «Коммунист номер один в США» и осуждённого в следующем году за подделку виз. С тех пор Герхарт пошёл на повышение, стал руководителем бюро пропаганды Восточной Германии и в этом качестве должен был отвечать за организацию советского ответа на планы Рут Фишер. Рут сама была одним из лидеров Коммунистической партии Германии до того, как её фракцию изгнали по приказу Москвы, что привело к её разрыву со Сталиным (и с братом). Она писала о своих планах одному американскому дипломату: «Я думаю, что мы уже говорили об этом плане во время моего последнего пребывания в Париже, но сейчас у меня гораздо более конкретный подход к нему. Я имею в виду, конечно, идею организации большого анти-Вальдорфского конгресса в самом Берлине. Он должен собрать всех бывших коммунистов плюс хорошо представленную группу американских, английских и европейских интеллектуалов антисталинистской направленности, заявить о своей симпатии к Тито, Югославии и к безмолвной оппозиции в России и её сателлитах и предоставить Политбюро возможность катиться прямо к воротам их собственного ада. Все мои друзья согласны, что эффект от этого мероприятия будет огромным и достигнет Москвы, если оно будет организовано должным образом»[138].

Присутствовал ли Майкл Джоссельсон на собрании во Франкфурте? Несомненно, он был одним из первых, кто услышал о плане, который вскоре обсудил с Лоуренсом де Новиллем, а тот, в свою очередь, в середине сентября отправил конспект предложения Кармелу Оффи. «Идея пришла от Ласки, Джоссельсона и Кёстлера, - объяснял позднее де Новилль, - и я связался с Вашингтоном, запрашивая необходимую поддержку. Я сообщил об этом Фрэнку Линдси (Frank Lindsay) [заместитель Уизнера], и предполагаю, что он должен был обсудить дело с Уизнером. Мы просили утверждения. «План Маршалла» представлял собой источник неподотчётных средств и повсеместно использовался ЦРУ в то время, так что в деньгах не было никакого недостатка. Только борьба должна была получить одобрение»[139].

Бумага, получившая название «предложение Джоссельсона», легла на стол Уизнера в январе 1950 года. Тем временем Ласки, слишком нетерпеливый, чтобы ждать ответа, уже продвигал этот план; он привлёк Эрнста Ройтера (Ernst Reuter), мэра Западного Берлина, и нескольких видных немецких учёных, которые одобрили идею и пообещали поддержку. Вместе они сформировали постоянный комитет и начали рассылать приглашения интеллектуалам «свободного мира» приехать в Берлин, чтобы встать в ряд и быть посчитанными. Самостоятельность Ласки, однако, не во всём имела благие последствия. «Поскольку он являлся сотрудником американской оккупационной администрации, его деятельность от имени Конгресса нанесла удар больший, чем работа нескольких вражеских аналитиков, так как предоставила доказательство того, что правительство США стояло за этим событием»[140].

Служащие УКП, добивавшиеся принятия плана Джоссельсона, представили формальный проект с бюджетом в 50 тысяч долларов, который был одобрен Уизнером 7 апреля. Уизнер добавил одно условие: Ласки и Джеймс Бэрнхам, который имел, можно сказать, профессиональный интерес в плане, должны были находиться вне поля зрения в Берлине «из опасения, что их присутствие только обеспечит боезапасом коммунистическую критику». Джоссельсон стал защищать Ласки, когда узнал о замечании Уизнера. «Здесь нет другого человека, тем более немца, который смог бы добиться такого успеха»[141], - телеграфировал он. Но Ласки на данном этапе зашёл уже слишком далеко, чтобы сдерживаться. Он публично объявил себя генеральным секретарём предстоящего Конгресса за свободу культуры; его именем и именем мэра Ройтера были подписаны приглашения и программы. Для осуществления связей с общественностью к Ласки присоединился Арнольд Бейхман, который так своевременно появился в «Вальдорфе».

В Америке Джеймс Бэрнхам и Сидни Хук были заняты подготовкой американской делегации. Оба были в курсе участия УКП (хотя Хук забыл упомянуть об этом в своих мемуарах, вероятно, думая, что это не имеет значения). Билеты для американских участников были приобретены УКП, которое использовало «несколько посреднических организаций» - туристических агентств. Государственный департамент также участвовал в этой подготовке. Помощник государственного секретаря по связям с общественностью Джесси Макнайт (Jesse MacKnight) был настолько впечатлён происходящим, что стал убеждать ЦРУ в необходимости спонсирования Конгресса на постоянной основе ещё до начала заседаний в Берлине[142]. На этот раз оптимизм был вполне уместен.