Всё начинается со лжи - Елена Лабрус

Времени у Кости сегодня было в обрез: работа, дежурная смена. Я же физически чувствовала каждым волоском на своём теле, что там на улице ждёт Верейский. И уже, наверное, где-то на подходе к дому мама — посидеть с Матрёшкой до вечера, пока я отлучусь «по делам». Поэтому решила не тянуть.

— Прости, что я вчера не пришла. Как посидели?

— Хорошо, — пожал он плечами. — Видел твою подругу.

— Аньку? — догадалась я. Не так уж много у меня подруг.

— Да, в баре. Особо не говорили, она кого-то ждала.

— Надо же! Приехала, коза, и даже не позвонила.

Но к чёрту Аньку, будет желание — объявится.

Я кашлянула и протянула коробку.

— Это тебе. От всех нас. На память.

Матрёшка подскочила с ковра первая, и уже бессовестно вытрясала из деревянной коробки содержимое, когда Костя встал.

— Да не нужно было, Эль, — смутился он. Обнял меня. Тяжело вздохнул. — Я и так вас не забуду.

— И всё же носи, — вздохнула и я.

— Спасибо, — прижался он губами к моему виску, а потом развернулся к Матрёшке. Присел. — Ну как, нравится?

— Класивые, — пыталась она примерить мужские туристические часы с компасом, барометром, высотомером и, чёрт его знает ещё с чем на свою руку.

И я могла бы смотреть на это бесконечно: как она пыхтит, Костя улыбается, противоударные часы то и дело падают. Но в дверь позвонили.

Этого не может быть! Просто не может быть!

Ошарашенный, я так и стоял у машины, хлопая глазами. И чувствовал себя, словно сорвал джек-пот. Это же тот парень, которого я принял за отца чуда, что ранило меня в самое сердце. А, значит, это чудо — её дочь. Её — А-А-А-А-А! — дочь!

Тряхнув головой, чтобы согнать оцепенение, я достал с заднего сиденья цветы. Да плевать, что этот Костя подумает, если я возьму сейчас и просто заявлюсь. Меня и так чуть не перекосило, когда он Эльку по-хозяйски облапил. Если я буду представлять, чем они там занимаются, пока я протираю штаны в машине, я уже ему не только руку сломаю, если он ещё раз к ней прикоснётся, а голову откушу.

Плевать, что было до меня. Всё. Теперь я есть. И она — моя.

Ну надо же! Та самая девочка и её дочь!

Отложив цветы, теперь я выбирал какого из медведей взять. Я нечаянно скупил полмагазина, когда решил купить её дочери игрушку. И теперь у меня на заднем сиденье поселился целый плюшевый зверинец. Но проблема была в том, что я не смогу унести это всё в руках за раз. Я сунул в задний карман джинсов самого маленького медвежонка и выбирал которого ещё взять, когда возле машины кто-то охнул.

— Осторожно! — рванул я к женщине, что видимо оступилась или споткнулась о бордюр. Взмахнув сумкой, она неловко пошатнулась, присела. И пыталась опереться на машину, но промахнулась и чуть не упала.

Точнее, упала бы, если бы не схватилась за мою руку.

— Ох! — опёрлась она тяжело, неловко, и болезненно скривилась. — Спина! В спину вступило.

— Держитесь крепче! — перехватил я её повыше. И она буквально повисла на мне.

— Сейчас, сейчас. Пройдёт, — кряхтела. И чувствовала бы себя, наверно, неловко, если бы действительно так не прихватило. — Простите.

— Да, ничего, ничего, — успокаивал я, стараясь помочь чем мог.

И она, немного придя в себя, вроде бодро сделала шаг, но на втором опять болезненно присела, опираясь на меня.

Обычная женщина. В беретике. С косынкой на шее. По-весеннему. Ни полная, ни худая. Ни молодая, ни старая. За пятьдесят. Одета ни бедно, ни дорого. Аккуратно, просто, чистенько. У ног пакет с продуктами из супермаркета.

— Далеко вам идти? Давайте, я помогу, — поднял я пакет, так и не отпуская её руку.

— Да почти дошла, — кивнула она на подъезд.

— Тем более.

Перехватив её под локоть, я хитро изогнулся, ногой захлопнул дверь машины и нажал на брелок в кармане. Сигнализация пискнула, пока женщина доставала ключи.

Подъезд дыхнул, как любой подъезд в старом доме, холодом и мочой. Но с замиранием сердца я считал не каждую ступеньку, а этажи.

И готов был лбом стукнуться в дверь, у которой она остановилась. Да ну на! Так же не бывает. Вернее, так же бывает только в сказках. И до сегодняшнего дня я бы ни за что не поверил, что может случиться со мной. Но нам нужна была одна и та же дверь.

— Я позвоню, — кивнул я понимающе в ответ на её поднятую к высоковато расположенному звонку голову.

Лёгкие шаги. Щелчок замка.

Эльвира распахнула дверь. И застыла на пороге.

— Павел?.. Мама?!  Мама, что случилось?! — кинулась к женщине.

— Нечего, ничего страшного, — она всё ещё держалась за мою руку, входя в дом. — Споткнулась. Сумкой махнула неловко. И в спину как вступило, — тяжело села на пуфик, что стоял в прихожей, подняла ко мне лицо. — Спасибо вам большое!

— Да не за что! О чём вы, — махнув Константину, что стоял в дверях комнаты, чтобы подошёл, я передал ему пакет.

— Ох, ничего себе! — выдохнул тот, оценив его тяжесть. — Ну если вы этим пакетом махнули, Екатерина Леонидовна, не удивительно, что спину сорвали.

Он скрылся на кухне.

— И что теперь? — присев на корточки, помогала Эльвира маме разуться.

— Да ничего, что. Отлежусь немного, отпустит, — болезненно кряхтела женщина.

— Мам, тебе в больницу надо.

— У меня и так тут два врача, — сопротивлялась она.

— Гинеколог и патологоанатом? — иронично усмехнулась Эльвира.

Но, честно говоря, я их уже не видел и не слышал. Не сводя глаз, я смотрел на девочку, что, округлив испуганные глазёнки, не отрываясь смотрела на меня.

Та самая девочка.

Растрёпанные волосёнки. Розовые щёчки. Ямочка на подбородке. Пухлые ручки.

Не в силах преодолеть притяжение, я подошёл.

— Привет, Матрёшка! — сел на колени перед ней.

Трудно сказать, кто из нас был заворожён больше. Я, что боялся моргнуть до заслезившихся глаз, словно она может исчезнуть. Или она, что молча глядела на меня.

 Я понятия не имел почему, но она словно вскрыла все вены моей души, так там было сейчас горячо и надсадно больно. И я не знал, чем объяснить это чувство, но точно знал, что за неё убью или умру.

— Ой, — заинтересованно шепнул я, чтобы она не испугалась, и полез в задний карман. — А я же не один.  

Она зачарованно смотрела, как медвежонок в моей руке «шагал», прячась за ногой, а потом вздрогнула, подняла к лицу ладошки и засмеялась, когда он ткнулся ей в ухо и защекотал шелковистой шёрсткой.