Осьмушка - Валера Дрифтвуд

спокойно и доверчиво. Да чтоб у этих… у этих друзей мертвеца руки поотгнили на хрен!

Межняк ругается сквозь сжатые зубы, ищет, где подковырнуть проклятый датчик. После битой четверти часа застёжка наконец ломается.

– Был бы тут вместо меня Штырь, так он поймал бы зайца, – говорит Пенни. – Отвечаю тебе, вот живого бы зайца руками поймал. Привязал бы эту ересь зайцу к жопе, да и отпустил бы на все четыре стороны. Пусть бы эти засранцы попыхтели, погонялись бы. А нам-то с тобой что делать?

Примотать к чему-нибудь плавучему и пустить по ручью? Нет, не то: если и не зацепится об узкие бережка где-нибудь поблизости, так всё равно – враги окажутся впереди, как раз на пути к сиреньему озеру.

Пенелопа через силу встаёт, с хорошим размахом закидывает проклятый датчик подальше в сторону. Потом подаёт руку сирене.

– Пойдём домой, волшебный.

Её слуху уже чудятся далёкие моторы с той стороны, откуда они приковыляли.

А может, и не чудятся.

Мальчик

Ойя, мальчик. Единое и единственное имя для всех водяных сыновей, от истока веков.

Если повезёт, и крепко полюбит какая-нибудь из влиятельных жён, тогда от неё можно дождаться подарка – назовёт почти настоящим именем: Кроткий, Весёлый, Нежный или Ласковый. Как будто ойя никогда не сердятся и не грустят…

Девы, вырастая из детских домашних прозвищ, сами берут себе имена. Имена, достойные памяти и даже книг. Как отважные воительницы прошлых времён, отчаянные странницы – сёстры удачи, искусные ремесленницы, слагающие песни жрицы, постигающие глубокие тайны мира учёные, художницы, охотницы и хранительницы историй. Поселись племя в более бойком месте – славилось бы, как прежде, и ловкими умными дочерьми, нажившими и приумножающими торговое богатство.

Старшие жёны разрешали дедушке баловаться – высекать рисунки на стенах старых палат, там, где они жили раньше. Конечно, не главных и не парадных, но всё-таки. Изящные фигурки, явившие себя из-под дедушкиной руки, казалось, вот сейчас сойдут со стен и пустятся в пляс. В них чудилось живое движение, какое не всегда встретишь даже на работах признанных мастериц. Жёны ворчали иногда, что его маленькие руки, того и гляди, совсем огрубеют от кремнёвых резцов и прочих инструментов такого трудного и неподобающего ойя искусства. Отец рассказывал: дедушка каждый день густо намазывал ладони очищенным жиром белухи или тюленя. Дедушку звали: Тихий.

Отец был очень умён. Отец любил книги и истории. Знал на память сотни прекрасных гимнов, бывало даже складывал свои. Умел извлекать тонкую музыку из всего, что в добрую минуту попадалось под руку – из камней, из самой обыкновенной утвари, даже из оружия, к которому вообще-то запрещено прикасаться ойя. За долгую жизнь успел вырастить трёх сыновей – редко какому ойя выпадает такая неслыханная удача. Отца звали: Красивый.

Дева или жена говорит о себе так: «я сделала», «я хочу», «я смогу».

Ойя должен говорить иначе: «сделалось», «хочется», «удастся».

Вроде бы то же самое, но нет.

«Мне удалось сбежать?»

Нет. Было совсем не так.

«Я перетёр зубами кляп. Я выждал удачное время. Я изловчился незаметно распутать узел на запястьях, которым они меня связали. Я чувствовал боль и слабость. Я очень боялся. И всё-таки я утёк. Когда я совсем устал, готов был сдаться, и даже, наверное, умереть, я встретил союзницу и друга».

Да, вот теперь оно звучит правдиво.

«Я чувствовал себя более слабым, чем когда-либо в жизни. Я плакал и думал, что ничего не смогу, но всё-таки я попытался изо всех сил, и даже без голоса зачаровал раны, которые могучий враг нанёс моей союзнице-другу в жестоком бою. Я знал как, но никогда раньше такого не делал. Я утешил боль и унял кровь».

Так непривычно это должно звучать, так странно хотя бы проговаривать всё это молча про себя. Не как случившиеся с юным ойя, ещё не долинявшим до первых смотрин, а как свои собственные настоящие деяния. Ни о чём подобном не повествовали хранительницы историй и их бесценные книги. До такого не додумывался даже умный отец.

И это похоже на чары. Это помогает справиться со страхом и усталостью – не хуже родной воды, чистой и прохладной.

«Я смогу. Я перелезу через вот это… упавшее дерево, и сделаю ещё шаг по сухому дну, и ещё. Без дружьей помощи я смог бы немногое, но теперь я смогу. Я хочу вернуться домой, и я вернусь».

Друг и союзница, наверное, настоящая дева. Прямо как из книжных историй: сильная, смелая и благородная. Хотя, может быть, она и из орков, про которых говорят, что они совсем не делятся на дев и мальчиков и не знают ясных законов разумного мира. Встреча с ней – невероятная удача, но удача любит храбрых и верных своей воле. Так говорят лучшие из песен и сказаний.

Значит, теперь необходимо быть храбрым. И продолжать идти.

* * *

У Пенни кружится голова.

Или не так: голова-то крепко держится, зато время от времени принимается дурнотно покачиваться весь остальной мир. Найдя ручеёк, сирений парнишка сильно взбодрился, чапает себе – не очень ловко, да уж как может. Там, где позволяет русло – шлёпает ногами прямо по ручью, но не выпускает Пенни из виду. Когда нужна передышка, он усаживается к ручью, а то и прямо в него, прикрывает глаза, ощупывает синячину на горле, тихо щёлкает языком.

Пенни тогда обнимает ближайшее удобное деревцо, чтобы не садиться, не терять потом силы, опять поднимаясь в рост.

Вот интересно, может ли он так же поправить себе голос, как подлечил ей обе раны? Наверное, тут сложнее: всё-таки визгучесть грозную ему притушили какой-то отравой. Шприцов Пенни нашла несколько: скорее всего, зелье само рассасывается через какое-то время, и немота не навсегда парнишку одолела. Вряд ли те трое рассчитывали несколько сирен наловить, своими-то общими силами. Ха. Большинство сирен куда как полютее этого, так просто с ними не сладишь. А только парень-то сумел убежать…

Такими размышлениями удобно отвлекаться.

Солнце падает к закату. Тени становятся всё гуще, комары шалеют. И так лишней крови нет, самой-то едва хватает, а тут ещё вы налетели, гады бессовестные.

Кожа у межняка всё-таки потолще и поплотнее человеческой, но и донимают же эти летучие упыри. Вот парнишку они практически не беспокоят, может быть, им не нравится сиренья негорячая кровь. В клане по вечеру обходятся листвяным дымом, да ещё иногда какой-то кудрявой травкой, которую комарьё вроде как не терпит.